Елизавета Дворецкая - Лань в чаще, кн. 2: Дракон Битвы

Бергвид сын Стюрмира, морской конунг, так долго бывший проклятьем Морского Пути, лежал на боку, нелепо скрючившись, и кровь его растекалась по площадке святилища. Больше тридцати лет назад его старший брат по отцу, Вильмунд ярл, был принесен Торбрандом конунгом в жертву Одину, и вот теперь история повторилась на новом уровне, что неизбежно, как неизбежна и сама повторяемость. Он лежал в священном круге из белых камней, и смерть его была достойна конунга. А Бергвид, при всех его многочисленных недостатках, во всем его мстительном безумии все же мог быть назван истинным конунгом, не сумевшим одолеть свою злую судьбу.

Ингитора сделала шаг вперед: ее мутило от этого зрелища, но что-то тянуло туда, тянуло, словно она была обязана заглянуть наконец в лицо своей судьбе. Люди расступились: теперь над телом Бергвида с разных сторон стояли двое, она и Торвард.

– Дарю! – с жесткой насмешкой произнес он и носком башмака слегка толкнул голову Бергвида. – Вот то, что я тебе обещал.

Ингитора молчала: она дрожала, ее продували тысячи ледяных ветров, как будто все то зло, что нес в себе Бергвид, теперь высвободилось из его жил вместе с кровью и тяжелой волной поднимается над озером Фрейра. Сам воздух был полон пагубным ядом, который все они вдыхали. Ей хотелось обнять Торварда, почувствовать его живое тепло, но она не смела к нему прикоснуться, все еще видя в нем то, мощное и прекрасное, но пугающе-чуждое существо.

А вокруг них уже звучал оживленный говор: фьялли и квитты собирались все более плотной толпой, каждый хотел увидеть тело. Все осознавали значение свершившегося события, и значение это было так огромно, что даже тело Бергвида с кровавой лужей возле плеча и головы не помогало сразу поверить, что это действительно наконец произошло.

– Теперь надо бы его голову отрубить и приложить к ляжкам! – советовал предусмотрительный Сигвальд ярл.

– Думаешь, из могилы будет выходить?

– Да уж кому выходить, как не ему? Он и при жизни-то был…

– Оборотень!

– Ведьмино отродье!

– Нет, – сказал вдруг Торвард, и все голоса разом смолкли. – Сын ведьмы – это я. Куда ему до меня!

Он усмехнулся, словно вспомнил, в чем еще превосходил поверженного противника. Бергвид пользовался помощью Дагейды, но Торвард ведь был ее единоутробным братом. Благодаря родству с Хёрдис в его крови текла сила Стоячих Камней, и при встрече с этой силой качества Дракона Битвы приобрели мощь и размах, каких не имели в руках Торбранда конунга. И сейчас Торвард все это осознал. Впервые в жизни он сам, вслух и при народе, повторил то, в чем его обвиняли и что было правдой , но теперь он впервые не стыдился, а гордился этим. Это было его врожденное свойство, которого незачем стыдиться: это сделало его таким, какой он есть, и обеспечило ему сегодняшнюю победу. Прозвище «сын ведьмы», знак его проклятия, сейчас стало знаком славы; он достиг той черты, за которой из слабости извлекают силу, и отныне чувствовал себя всемогущим.

– Что-то блестит. – Аринлейв пригляделся к телу, потом наклонился и подцепил какую-то цепочку.

В его руке покачивались бусы – обыкновенные бусы из зеленого стекла, обильно политые кровью, что было, в общем-то, весьма необычно для мирного женского украшения не из самых дорогих. Бусы кюны Даллы.

– С чего бы он стал такую дрянь носить? – с подозрением их осматривая, сказал Халльмунд. – Должно быть, у них есть какие-то чудесные свойства. Их нельзя давать ему с собой на тот свет.

Ингитора грустно кивнула:

– Да уж, Халльмунд ярл! Это бусы его матери, и они поистине волшебные. Ты можешь поверить, что у него тоже была мать? Это – память о ней. Наверное, их захочет взять себе йомфру Хильда.

Фьялли обернулись, отыскивая сестру павшего. Толпа раздалась, Хильда медленно подошла, и лицо ее, с заломленными бровями и плотно сжатыми губами, было скорбно и торжественно-прекрасно, как у настоящей валькирии.

– Пропустите меня к нему! – ни на кого не глядя, пропела она и плавно опустилась на колени возле тела.

Искренним или наигранным было ее горе, но эту, последнюю и самую лучшую возможность пожить немного в саге она использовала как нельзя лучше и держалась сейчас с благородством, достойным женщины знатного рода. И Ингитора, вздохнув, простила ей происшествие прошлого лета: в конце концов, Торвард сам был живой сагой, и стоит ли строго судить бедняжку за желание приобщиться к этой великолепной, яркой, захватывающей саге – хотя бы телом…

Торвард покосился на Хильду, тоже что-то такое вспомнил, лицо его несколько смягчилось и ожило.

– Пойдемте отсюда! – устало сказал он и взял Ингитору за плечо. Сейчас его рука показалась ей очень тяжелой: дух Тюра медленно остывал в нем. – Пусть она сама о нем позаботится.

Ворота Конунгагорда теперь были открыты, и фьялли заняли усадьбу. По обычаю, все имущество побежденного принадлежит победителю, и конунг фьяллей теперь мог располагаться в этом доме, как у себя. Хирдманов Бергвида, которые еще не разбежались, пока что загнали в дружинные и гостевые дома, чтобы потом решить, что с ними делать.

Фьялли рассыпались по усадьбе, открывали сундуки и кладовки. Весь Морской Путь верил, что за годы своего владычества Бергвид скопил огромные богатства, а где же им быть, как не здесь? Все ценное, что удавалось найти, с торжеством несли к Торварду, но никаких «сокровищ Фафнира» он не увидел: ведь все эти годы Бергвиду приходилось содержать большую дружину и раздавать подарки людям, которые оказывали ему ту или иную помощь. Неудивительно, что от захваченных на море богатств в сундуках оседало не много, и Ингитора, еще со слов фру Хильдвины помня об этих обстоятельствах, даже удивлялась, когда приносили и клали перед ними какую-то действительно дорогую или золотую вещь.

Но кое-что все-таки находилось в сундуках, окованных тяжелыми железными полосами, стоявших в хозяйском спальном покойчике, и в кладовых за надежными дверями. Круглые серебряные чаши с узорным ободком по верхнему внешнему краю и с причудливым драконом на позолоченном дне, который насмешливо глянет на тебя узкими глазами, когда пиво будет выпито, и ты не поймешь, не мерещится ли тебе усмешка его длинной морды; узорные шкатулки из резного дерева, отделанные полосками золота, серебра, белой гладкой кости. Серебро наполняло сундук: тут лежало бесчисленное множество перстней, обручий, подвесок, пряжек, застежек, целых или разрубленных, с узорами по вкусам сэвейгов, уладов, бьярров, говорлинов, придайнитов, более-менее знакомого или совсем неожиданного вида. В оружейной, под которую был отведен просторный дом, толпились фьялли и рассматривали мечи, копья, секиры, оживленно обсуждали их качество, пробовали остроту и прочность стали, рассматривали руны на клинках и любовались красотой отделки. Ингиторе предъявили целый ворох дорогой женской одежды, но она, догадываясь о происхождении этих вещей, брезгливо сморщилась и не пожелала даже рассмотреть их получше.