Елизавета Дворецкая - Лань в чаще, кн. 2: Дракон Битвы

– Я тебе уже и постель приготовила, там хороший у них покойчик, хозяйский, видно! – приговаривала Гленне. – Такие перины, один пух, и одеяла на пуху, шелковые, а простыни – чистый лен! Красота! Конунг про тебя спрашивал, сидит там, иди же!

Вспомнив о Торварде, Ингитора ужаснулась: ей казалось, что она не видела его давным-давно! Гленне открыла перед ней дверь в маленький спальный покой, где помещалась только широкая лежанка с резными столбами и сундук, на котором стоял красивый светильник. Огонек тускло освещал стены, увешанные коврами, а на приготовленной для нее постели полулежал Торвард, свесив ноги в башмаках на пол, и спал.

Ингитора села рядом, взяла его руку, но он даже не пошевелился. Знает ли он, что спит на постели того, кого убил сегодня в полдень? Или для него это вовсе не так ужасно, как для нее? Будить его было жалко, да и незачем; с трудом одолев тяжелую пряжку и жесткий ремень, она расстегнула на нем пояс, потом подозвала Гленне и велела снять с конунга башмаки. Он не проснулся, пока они вдвоем раздевали, укладывали и укрывали его. Золотые браслеты они не стали трогать, потому что Ингитора не знала, снимает ли он их на ночь. Потом она послала Гленне предупредить Халльмунда, чтобы конунга не искали, а сама села на приступку лежанки, рядом с отстегнутым Драконом Битвы, и ненадолго задумалась. Идти опять в девичью и пытаться спать там под стоны Одды и суету женщин совсем не хотелось. Хотелось быть рядом с Торвардом, с тем единственным человеком, возле которого ей было хорошо и спокойно. Все-таки она находилась в доме Бергвида, и его мертвящее дыхание ощущалось в каждом бревне. А Торвард, даже в нынешнем его состоянии – вымотанный и спящий глубоким полупьяным сном, казался Ингиторе надежнейшей защитой от всех на свете опасностей. Она вспомнила свою третью ночь в Медном Лесу, когда ей мерещилась в темноте Дагейда верхом на волке, как она дрожала от ужаса на грани сна и яви и какое облегчение ей принес голос Торварда, спросивший: «Что такое?» Теперь ей казалось очень странным, что в те первые дни она смотрела на него как на чужого, не испытывая того горячего восторга, что теперь. А может, просто не осознавала, потому что думала о всякой посторонней ерунде? «Я благородный человек и не пристаю к девушкам, которые не выказали желания иметь со мной дела… Мне не нужно, чтобы девушка визжала и брыкалась, я люблю, когда меня обнимают…»

Развеселившись от этих воспоминаний, Ингитора расстегнула застежки платья, бросила его на сундук и стала развязывать ремешки на башмаках. В дверь заглянула Гленне, за спиной которой маячил несколько смущенный Регне; увидев, что йомфру уже снимает чулки, служанка поспешно вытолкала парня, вышла сама и закрыла за собой дверь. Видимо, посчитала более уместным охранять их покой снаружи.

Ингитора погасила светильник и осторожно заползла под одеяло с другой стороны лежанки. Торвард дышал глубоко и ровно; от него пахло пивом и потом, но это был только его запах, и Ингитора даже сейчас, после всех потрясений этого дня, чувствовала себя счастливой оттого, что он рядом. Ей вспомнилось, как ее провожали из Эльвенэса, – примерно триста лет назад, – как все опасались за ее честь… Поглядели бы на нее сейчас кюна Аста и йомфру Вальборг – как она сама, по доброй воле, забирается в постель Торварда конунга, после того как сама же его раздевала! Да уж, скоро слэттенландцев ждет немало занятных новостей! Она осторожно прикоснулась губами к его горячему плечу, потом отстранилась, стараясь его не потревожить, свернулась клубочком и закрыла глаза, прислушиваясь к его дыханию. Теперь ему нужно спать, а завтра утром все эти ужасы, как ночь, будут уже позади.

Спала она, против собственных ожиданий, крепко и без сновидений, а проснулась от того, что какое-то горячее облако внезапно охватило ее, прядь волос щекотала ей лоб, широкая ладонь лежала на плече, притом проникнув через ворот под рубашку, а от ямки за ухом к горлу и вниз, на грудь по разрезу рубашки сыпалась плотная дорожка из немного колючих, очень знакомых поцелуев. Ингитора ахнула и открыла глаза: Торвард поднял голову. В покойчике было полутемно, но возле маленького дымового окошка под крышей играл яркий солнечный луч, а из-за стены раздавались бодрые, утренние голоса хирдманов.

– Давно мне не случалось так приятно проснуться! – хрипловато спросонья сказал Торвард, и его глаза блестели так же весело, как в те ранние утра в Медном Лесу. – Ну, что, мой свадебный дар принесен, теперь можно…

– Ты с ума сошел! – Ингитора отодвинулась, но тут же в порыве радости крепко обняла его за шею и прижалась к нему, потом опять оттолкнула. – На постели Бергвида, ты знаешь об этом?

– А какая разница? – весело отвечал Торвард, мягко, но настойчиво пытаясь снова уложить ее на подушку и быстро целуя ей висок, ухо, щеку. – Тут теперь все наше!

– Ни за что! – Ингитора упрямо мотала головой, уворачиваясь. – Он нас сглазит, у нас тоже потом детей не будет! Ой! – Подумав о детях, она вспомнила еще и про Одду. – Уже утро, да? Она уже родила? Ты не слышал? Ты давно проснулся?

– Кто? А ну уймись! – Торвард решительно взял ее за плечи и опрокинул опять на подушку. – Ничего я не слышал, я сам только что глаза открыл! И вижу: «валькирия спит на вершине, ясеня гибель играет над ней»… [21] Цитата из «Старшей Эдды», встреча Сигурда и Брюнхильд. Да будут у нас дети, это уж я тебе обещаю!

– Пусти! – умоляла Ингитора, бессильными руками пытаясь его оттолкнуть, но он целовал ей шею и грудь, уверенно стаскивая рубашку с ее плеч, ничего не желая слушать. – Здесь как в пещере Фафнира, все пропитано ядом! Там, где троллиха, в той развалюхе и то было бы лучше! Ну, пусти!

Торвард все-таки внял непритворной мольбе в ее голосе и поднял голову, переводя дыхание.

– Где троллиха? «Волчья мать»? Где я на коленях вымаливал у тебя хоть один поцелуй, а ты твердила, что я слишком колючий?

– Да ты и сейчас хорош! – Ингитора погладила его по лицу, за прошедшие сутки обросшему черной щетиной. – Зверь благородный! Просто я понимала, что одним поцелуем дело не кончится!

– Уж это наверняка! Нет, правда, а если бы я там настаивал, ты бы…

– Да! Там я уже была в таком восторге от тебя, что согласилась бы на все! Ну, пусти!

– Ну, вот, а я-то, как последний болван, все обольщал тебя своими подвигами! – Польщенный Торвард вздохнул и отпустил ее, а Ингитора торопливо натянула ворот рубашки опять на плечи и схватила свое платье. – И сам не слышал, что несу, потому что смотрел на тебя и думал, как я хочу целовать вот эти ямочки, и здесь, и здесь…

– Да, глупо было обольщать меня подвигами четырехлетней давности! – отбиваясь, с шутливым состраданием воскликнула Ингитора. – Когда… ты у меня на глазах совершал новые, один за другим! Ну, перестань, пусти!