Петр Ингвин - Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой [AT, с илл.]

Лежа на спине, Зарина стягивала штаны.

Я отправился в уборную. Не для, а потому что. Впрок. Чтобы время убить. Киллера вызывали?

Ночной коридор жил звуками. Снаружи долетали шлепки ног занятого уборкой дежурного бойника. Кухня гремела отмываемой к утру посудой. Из комнат неслись скрипы лежаков, на которых бесконечно ворочались, стук сбрасываемого металла и невнятное шушуканье. Кто-то лениво переругивался, где-то бурчали. За одной дверью смеялись. Захотелось зайти, присоединиться. Я тоже могу посмешить, анекдот рассказать. Увы, не факт, что найду там более целомудренное зрелище, нежели в своей комнате.

— Больно! — отчетливо донеслось из-за следующей двери.

Я замер, левая ступня зависла, не достигнув пола.

— Камень, нож, лопух, — последовало продолжение.

Пауза. Затем — звук смачного щелбана, в который вложили душу.

— Больно же! Больше не играю.

Моя ступня осторожно опустилась, движение продолжилось.

В уборной кто-то пыхтел. Мгновенный разворот на пятке отправил меня обратно. У двери Феодоры с Глафирой пришлось остановиться, чтобы почесать ступню. Не заноза ли? Обошлось. В комнате слышались возня и привычный скрип укладывавшихся учениц, потом шепот, секунда тишины, и дверь резко приоткрылась:

— Чапа? Ты чего? Мы думали папринций.

Проявившийся в щели любопытный глаз Глафиры тревожно зыркнул по сторонам. Раскрасневшаяся, замотанная в простыню девица сделала назад успокаивающий жест: «Все нормально».

— Не спится. — Я развел руками. Больше ничего не придумалось. Почему здесь боятся папринция? — Вам-то он чем досадил?

— Тсс! — Глафирин палец взлетел к губам.

Она обернулась вглубь комнаты, как бы ища одобрения, затем ее голова полностью высунулась наружу, повертелась вправо-влево, цепкие пальцы схватили меня за запястье и втащили в комнату.

На лежаке обрисовался силуэт Феодоры, она сидела по-турецки. Простыня также облегала ее всю, превращая в подготовленную к торжественному открытию статую Будды. Вопреки ожиданиям, связанным с мыслями о болезни, Феодора не спала одетой.

Глафира стояла сбоку. Ее простыня распахнулась, придерживавшая край рука скользнула вокруг моих плеч и оплела тканью в единое целое. Меня словно в кокон обернули. Жар прислонившегося тела чувствовался через одежду. Что там чувствовался, жег! Шепот раскалил ухо:

— Скажи, ты Феодоре подруга?

— Я же говорил…а.

Девчонки приняли заминку за особенность произношения. Феодора глядела с опаской, как на пса: пнуть или приласкать? Глафира настойчиво шептала:

— Ты давала клятву Тайного круга. Вспомни слова.

— Э-э…

— Никогда не забывать дней, что мы проведем вместе, в помощи и дружбе, сострадая в горе и поддерживая в борьбе. Так?

— Ага.

Кровь бросилась к щекам. Для меня Глафира была очень взрослой. Ей было около шестнадцати. Самая созревшая из потока, она перегнала по притягательной выпуклости всех, включая выигрывавших в возрасте Аглаю, Варвару и даже Карину. От рублено-крепкой мужиковатой Карины исходила угроза, от Глафиры — женские флюиды и томная нега. Когда обе в латах, они смотрелись классическими супругами.

— А если в трудную минуту к вам за помощью обратится член Тайного круга, — напоминала Глафира, — поможете или оттолкнете? Казните или помилуете?

— Именно так, — кивнул я.

Жарко. Слишком жарко. Не хватало воздуха, а когда я случайно переступил с ноги на ногу, получилось, что потерся о прижавшуюся девицу. Глаза заволокло туманом.

— Ты поклялась не поднимать друг на друга руку и карать отступниц этой клятвы?

Поклялась? Да. Я, мальчик Чапа, поклялась. Моя голова согласно мотнулась.

— Если тебе придется выбирать между дружбой, скрепленной клятвой взаимопомощи, и необходимостью клятву нарушить, что выберешь?

— Глупый вопрос, — заявила со своего места Феодора. — Слова ничего не значат. Нужно проверить.

— Так в чем же дело? — вопросила Глафира, отлипая от меня и вновь завертываясь. — Вперед!

Тихо крякнула отворяемая дверь. Как-то само собой отметилось, что только в моей комнате она дикая и истошно вопящая, другим принадлежат вполне солидные, степенные, серьезные создания, не нарушающие ночного покоя. Повезло. Зато я под чужие звучочки нормально сплю, а они под мой аккомпанемент — нет. И кому же тогда повезло?

— Уверена? — тихо спросила Феодора.

— Астафья сменилась, сама видела, — ответила Глафира.

Два комка простыней и я, в штанах и рубахе, прошлепали по коридору в половину цариссиной свиты. Делали мы что-то недозволенное, поскольку таились и вздрагивали от каждого шороха.

— Тсс! — Палец Глафиры снова прижался к губам.

Сзади нас кто-то нагонял. Ближайшая приоткрытая дверь, куда мы метнулись, оказалась микро-туалетом на одну персону. Вот же, паразиты-эксплуататоры, красиво живут. Извилины зашевелились в оценке пройденного расстояния и возможных опасностей для будущих экспедиций в этот маленький рай внедренного в чуждую среду гендерного агента.

Глафира с Феодорой сжали меня с двух сторон, как части булки котлету гамбургера. Ни пикнуть, ни вздохнуть. Мимо протопал бойник, обеспечивший чистоту в ученической уборной. Сюда, к великому счастью, он не заглянул.

Булка жестко схлопнулась и выдавила котлету, которую предварительно обратила в фарш. Вывалившись вперед и прислушавшись, мы двинулись дальше. Как я понимал, здесь находились апартаменты высшего состава школы, впереди осталось только несколько комнат стражи. Ни одна из дверей спутниц не заинтересовала. В конце коридора замаячила стена, за которой ворота. Все, больше идти некуда.

Прямо в перегородившей дорогу стене нашлась незаметная дверца наружу. Пальцы Глафиры легли на полотно, нажатие получилось почти бесшумным. Стук наших сердец звучал громче, а дыхание могло пробудить убитых.

Убитые не проснулись. Живые тоже не побеспокоили. Распахнутая дверца открыла вид на сторожевую башенку по ту сторону ворот. Задрав головы, наша ночная троица дружно застыла: припертый к поддерживавшей крышу опоре страж постанывал под поцелуями Карины. В ее личности сомнений не было, стражника я тоже знал — это был молодой войник Никандр, именно он стоял на посту во время моей вылазки в лес, за что и получил нагоняй от папринция.

Глафира затворила дверцу.

— Видела?

Она обращалась ко мне.

— Да.

— Узнала?

— Угу.

— Пошли.

Ступая след в след, таясь и настороженно оглядываясь, мы прибежали обратно. Девчонки рухнули на лежаки, я в дверях прислонился к косяку с намерением распрощаться.

Феодора прилегла на бок, укрывшись с ногами, Глафира просто плюхнулась, расплескавшись по своему месту объемистой мягкостью.

— Что скажешь? — спросили меня почти одновременно.