Петр Ингвин - Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой [AT, с илл.]

— Этому — поцеловать меня в губы!

Лицо с горящими угольками глаз радостно обернулось… и скисло, угольки потухли, зажглись темные звездочки гнева. Аглая снисходительно выставила мордочку: ну, давай уже, что ли, раз так получилось.

У нас эта игра называлась фанты. И еще: до этого момента я никогда в жизни не целовался. Имеются в виду не мама с бабушкой.

Мои губы ткнулись в сухую алую твердь и попытались втянуть, как делали все в телевизоре. Аглая ядовито отстранилась.

— Следующий! — На нас снова смотрел ее недовольный затылок. — Этого я отшлепаю, потому что у меня плохое настроение!

Варвара выбрала Елистрата. Войник покорно развернулся к стене, спина согнулась, пальцы приподняли юбку. Плюнув в ладонь, Аглая так припечатала войнику, что звон пошел. Варвара довольно смеялась, заскоки подружки если не восхищали ее, то явно не возмущали. Савва с жадностью наблюдал, радуясь, что досталось не ему.

Н-да уж. Фантазия у местных бедна, как только что купленный стационарный компьютер. Ее ночному величеству бы так залимонить. Глядишь, и воображение проснулось бы. Говорят, ремень хорошо помогает.

— Этому, — Аглая вновь отвернулась, — пронести меня на загривке через поле и обратно.

В момент оглашения рука Варвары дернулась, перепрыгивая с изначальной себя на стоявшего рядом Савву. Тот промолчал. Смолчал и я. Варвару жалко, еще сломается под такой лошадью. И всех жалко: Аглая, жаждавшая игр с кавалерами, окрысится, и на нас обрушится новая придуманная гадость.

Савва перелез через окно, земля с жалобным писком промялась под жестко упершимися ступнями, стриженый затылок склонился: карета подана. Ночная хозяйка школы с удовольствием оседлала подставленную шею.

Стража снова не обратила внимания на гуляния ночной королевы.

Когда «лошадка» с наездницей вернулись, настроение Аглаи парило в небесах. И фантазия проснулась. Да еще как.

— Этому, — задала она новую задачку, — зайти в комнату папринция и помахать нам из окна!

Палец напарницы злодейски указывал на меня.

Ну и пойду, решил я. Спит — выполню задание. Не спит — расскажу про летающий в темноте нож.

Провожали меня как героя. Добавлю: как героя в последний путь.

— Где? — глухо спросил я, как можно тише ступая по коридору.

— Вот.

Нужная дверь оказалась через три других. Я резко выдохнул и потянул нащупанную ручку на себя.

Папринций спал. Кровать у него вполне земная (если вспомнить мою Землю) — деревянная, высокая, с мягким матрасом. В остальном — просто красивая комната местного жителя. Ни телевизоров, ни компьютеров, ни даже видеопроигрывателей.

В окне, боясь подойти, сигналили мне выбравшиеся на улицу игроки. Вдруг стало не до них. Кое-что привлекло взгляд. Очень важное кое-что. На тумбочке рядом с кроватью лежало развернутым то, что папринций рассматривал перед сном. А именно: схема воздушного шара.

Несколько раз махнув веселой компании во исполнение задания, я неслышно затворил за собой и направил стопы в родные пенаты. Игруны пусть развлекаются без меня. Учитывая предостережение дяди Люсика, вообще нужно держаться от них подальше. Надо бы еще прояснить почему.

Дверь вновь отнеслась с пониманием и совершила подвиг — приоткрылась бесшумно. На счастье, Зарина уже спала. Видно, что ждала до последнего. Не сдаваясь, спящая девушка оставила руку на моем придвинутом лежаке. Заботливая, однако.

Ладошка соседки была возвращена на законную половину. Я тревожно замер: проснется? Маленькие губки сладко плямкнули, сонный пальчик почесал нос, реснички дрогнули, но не открылись. Пронесло.

Красивых снов, как здесь говорят. Кстати, хорошо говорят. Лайк.

Зная, что никто не видит, я потянулся со смачным хрустом и еще раз обернулся, намереваясь раздеться с удовольствием: широким махом скинуть штаны, как недавно Зарина — упав на спину поперек лежака, одним движением вверх.

Упс. На меня смотрели два грустных глаза человека, обманутого в лучших чувствах. Зарина смотрела прямо в глаза — глаза предавшего друга. Как расценивать иначе? Лежаки сдвинули, все дела сделали, болтай — не хочу. А я, мерзавец, ушел играть с другими. Одно слово, предатель. Ну, в ее представлении — предательница.

Детский сад. Еще прощения просить придется. Нетушки. Плотно завернувшись, я улегся на спину и уставился в потолок. Балки и бревенчатый настил выглядели надежно. Можно спать спокойно. Если дадут. Но не дадут.

— У Карины есть на примете мальчик… — заговорила Зарина.

Начинается. Я закрыл глаза. Не помогло.

— Говорит, хороший. Правильный. Если сложится, станет ее первым мужем.

Не выдержав, я полюбопытствовал:

— Сколько можно всего?

— Мужей? — удивилась Зарина, щечки наивно зарумянились. — Конечно, три. Куда ж больше-то?

Логично.

— А жен? — потянул я скользкую тему вдаль.

— Смеешься?! Как это жен может быть несколько? Зачем?

А действительно. В старой кино-песенке про султана все жены занимались исключительно бытом: первая гладила халат, вторая шила, третья штопала носки, на долю султана оставалось переживать по поводу такого же количества тещ. Но если быт переложить на слуг или автоматику… Действительно, зачем? Исключительно из чувства жадности и непоколебимой непокобелимости?

— Во сколько… зим у вас женятся? — спросил я.

— Теперь с семнадцати.

— Теперь?

Зарина кивнула:

— В далекие времена совершеннозимием считалось восемнадцать, но создавать семью нужно заранее, иначе не выживешь. Вот и создаем.

Сурово у них тут.

Чувствовалось, девушка очень хочет спросить, где я был, но не решается. Пока не решается.

Пока не решилась, я вспомнил, где был, и сам задался вопросом:

— Войники — кто они? Как ими становятся? Или это сословие — как крепостные или, там, благородные…

Зарина прыснула в кулак.

— Ну, ты сравнила, — задохнулась она от веселья. — Войники потому и войники, что не крепостные и не благородные. Но крепостной может выбиться в войники, это да.

— А если не философствовать? — умоляюще попросил я. — Объясни всю систему, снизу доверху, и перестану мучить безмерной ангельской глупостью.

Надеюсь, поймет, что бредовую тупизну вопросов вызывает именно невнятность ответов.

Зарина смилостивилась:

— Начнем с крепостных. Они прикреплены к земле, где работают.

Я слушал внимательно. Пусть вещает банальности, лишь бы нарисовала полную картину, мне этого не хватает. Даже если художник из нее хреновый, пусть рисует как может. Малевич с моей точки зрения тоже не художник, но гений — однозначно. Гений маркетинга. Вдруг и Зарина озарит искоркой прикладной гениальности? Потому — ждем-с. Все что угодно, от эпохального шедевра до детской каляки-маляки, лишь бы по делу.