Джордж Мартин - Буря мечей. Том 2

– Хорошо, тетя… миледи.

Леди Лиза осталась довольна ею.

– Джоффри я хорошо знала. Он обзывал моего Роберта гадкими кличками и однажды шлепнул его деревянным мечом. Мужчина сказал бы, что пользоваться ядом бесчестно, но у женщин иные понятия и о чести. Матерь создала нас для защиты наших детей, и единственное наше бесчестье состоит в неспособности сохранить их. Ты сама это поймешь, когда у тебя будет ребенок.

– Ребенок? – нерешительно повторила Санса.

– Ну, до этого еще далеко, – небрежно махнула рукой Лиза. – Ты слишком молода для материнства, но со временем захочешь и детей, и мужа.

– Но… ведь я уже замужем, миледи.

– Да, но скоро станешь вдовой. Радуйся, что Бес предпочитал утешаться со шлюхами. Моему сыну было бы неприлично довольствоваться объедками карлика, но раз Бес тебя не тронул… Как бы тебе понравилось выйти за своего кузена, лорда Роберта?

Эта мысль вызвала в Сансе чувство усталости. Роберт Аррен – малолетний болезненный мальчик, вот и все, что ей известно о нем. «Ей нужна не я, а мое наследство. Никто не женится на мне по любви». Но Санса уже приучилась лгать без труда.

– Я с нетерпением жду встречи с ним, миледи. Но ведь он еще дитя?

– Ему восемь лет, и здоровье у него хрупкое, но он славный мальчик и очень умный. Он будет великим человеком, Алейна. «Семя крепко», – так сказал мой лорд-муж перед смертью. Не вижу, отчего бы вам не пожениться сразу, как только мы узнаем о смерти твоего Ланнистера. Брак, разумеется, будет тайным. Лорду Орлиного Гнезда не пристало жениться на незаконнорожденной. Вороны принесут нам весть из Королевской Гавани, как только голова Беса скатится с плеч, и назавтра же вас с Робертом обвенчают – вот радость будет, правда? Ему полезно завести себе подружку. Когда мы приехали в Гнездо, он играл с сыном Вардиса Игена и мальчиками моего управляющего, но эти мальчишки такие грубияны, мне пришлось прогнать их. Ты хорошо читаешь, Алейна?

– Септа Мордейн по доброте своей хвалила меня.

– У Роберта слабое зрение, но он любит, когда ему читают вслух, особенно истории о животных. Знаешь ты песенку о цыпленке, который оделся лисой? Я ее все время пою, она ему никогда не надоедает. Еще он любит играть в «прыг-скок», и «покрути меч», и «приди ко мне в замок», только ему всегда надо уступать. Это ведь понятно, не так ли? Ты не должна забывать, что он – лорд Гнезда. Ты хорошего рода, и Старки из Винтерфелла всегда отличались гордостью, но Винтерфелла больше нет, и ты теперь, в сущности, нищенка, так что гордость придется спрятать. В нынешних твоих обстоятельствах тебе больше пристала благодарность – и послушание. У моего сына должна быть благодарная, послушная жена.

Топоры звенели днем и ночью.

Джон уже не помнил, когда спал по-настоящему. Закрывая глаза, он видел во сне бой, просыпаясь, он вступал в этот бой наяву. Даже в Королевской башне он слышал, как вгрызаются в дерево бронза, кремень и трофейная сталь, а в палатке на Стене это было еще слышнее. У Манса имелись также молоты, и длинные пилы с зубьями из кости и кремня. Однажды, когда Джон, обессиленный, забылся сном, в Зачарованном лесу раздался громкий треск, и огромное страж-дерево рухнуло наземь в облаке земли и хвои.

На этот раз он проснулся опять на Стене, в палатке, под грудой шкур.

– Лорд Сноу, – сказал Оуэн, тряся его за плечо, – светает. – Оуэн же помог ему встать. Другие спящие тоже поднимались, натягивая в тесноте палатки сапоги и застегивая пояса. Никто не разговаривал. Все они слишком устали для разговоров. Мало кто из них теперь спускался со Стены – слишком уж много времени уходило на спуск и подъем в клети. Черный Замок оставили на мейстера Эйемона, сира Уинтона Стаута и еще несколько человек, слишком старых или больных, чтобы сражаться.

– Мне снилось, что сюда пришел король, – радостно объявил Оуэн. – Мейстер Эйемон послал королю Роберту ворона, и он пришел со всей своей ратью. Я видел во сне его золотые знамена.

Джон заставил себя улыбнуться.

– Это было бы отрадное зрелище, Оуэн. – Превозмогая боль в ноге, он накинул черный меховой плащ, взял костыль и вышел на Стену, навстречу новому дню.

Ветер сразу налетел на него, запустив ледяные щупальца в его длинные каштановые волосы. В полумиле к северу раскинулся лагерь одичалых, и дым от их костров тянулся к бледному рассветному небу. Вдоль опушки леса стояли крытые шкурами палатки и даже одно длинное строение из бревен и веток, на востоке помещались загоны для лошадей, на западе – для мамонтов. Люди кишели повсюду – они точили мечи, острили самодельные копья, надевали корявые латы из шкур, костей и рога. Джон знал, что на каждого человека, которого он видит, в лесу скрывается два десятка других. Кустарник кое-как защищает их от непогоды и прячет от глаз ненавистных ворон.

Их лучники уже ползли вперед, толкая перед собой щиты на полозьях.

– А вот и стрелы нам на завтрак, – весело воскликнул Пип, как делал каждое утро. «Хорошо, что хоть кто-то из нас еще способен шутить». Три дня назад одна такая утренняя стрела попала в ногу Рыжему Алину из Розового леса. Его тело и теперь можно увидеть под Стеной, если перегнуться подальше. Лучше уж усмехаться над шуткой Пипа, чем предаваться мрачным мыслям о судьбе Алина.

За скошенными деревянными щитами могло укрыться пятеро лучников, а стрелы они пускали через прорези в дереве. В первый раз, когда одичалые их выкатили, Джон дал команду стрелять огненными стрелами и поджег с полдюжины щитов, но после Манс придумал обтягивать их сырыми шкурами. Теперь их никакими огненными стрелами не проймешь. Братья завели даже обычай биться об заклад насчет того, который из соломенных солдат соберет больше вражеских стрел. Всех опережал Скорбный Эдд, в котором торчали целых четыре штуки. Но его первенству угрожали Отелл Ярвик, Тумберджон и Уот с Длинного Озера, набравшие каждый по три. Называть чучела именами отсутствующих братьев придумал все тот же Пип – чтобы казалось, будто на Стене их больше, чем есть.

– Больше тех, кто утыкан стрелами, – заметил на это Гренн, но эта выдумка все-таки немного приободрила братьев, и Джон не мешал их немудреной игре.

У края Стены стоял на треноге медный «мирийский глаз». Раньше мейстер Эйемон смотрел в него на звезды, пока собственные глаза не изменили ему. Джон направил трубу вниз, оглядывая вражеское войско. Даже на таком расстоянии он без труда находил огромный шатер Манса, сшитый из шкур белых медведей. Мирийские линзы позволяли рассмотреть даже лица одичалых. Манс еще не показывался, но его женщина Далла подкладывала дрова в костер, а ее сестра Вель доила козу. Далла так располнела – чудо, что она еще ходит. «Должно быть, вот-вот родит. – Джон перевел трубу на восток и стал шарить ею среди деревьев и палаток, пока не нашел черепаху. – Она тоже вот-вот поспеет». Ночью одичалые ободрали убитого мамонта и теперь обтягивали панцирь черепахи его сырой окровавленной шкурой поверх овчин и других кож. Прочный деревянный каркас черепахи стоял на восьми громадных колесах. Когда одичалые только начали ее мастерить, Атлас подумал, что они строят корабль. Не так уж он и ошибся. Черепаха в самом деле напоминает перевернутый кверху дном челн с обрубленными носом и кормой и поставленный на колеса.