Джон Френч - Рабы Тьмы

— Гор… – осторожно произнес имя Лоргар, и звук сорвался, подобно волне, разбивающейся о камень. – Я здесь не ради него.

— Ох, ты уже говорил что–то подобное раньше, – лукаво промурлыкал Фениксиец. – И я уж было решил, что наш возвышенный, столь любящий истину Уризен не может так легко заигрывать с предательством. Но ведь это даже не просто флирт, не так ли? – его улыбка сияла восхищением. – Расскажи мне больше!

— Гор потерпит неудачу, и все наши деяния обратятся пеплом. Человечество не примет Богов. Тирания и невежество нашего отца восторжествуют.

— Ах, так ты хочешь, чтобы я помог вам предать его. О, Лоргар, я не думал, что в тебе есть что–то подобное! – Фулгрим отпрянул от Н’кари и скользнул вниз по склону к Аврелиану. – И что будет после? Кто займет его место?.. Ох… – он усмехнулся. – Брат, мой милый, милый брат, это ты хочешь взять корону и занять престол? Ныне ты не такой скучный, как я помню. Король—Пастор царства, где боги и смертные живут в союзе, где честолюбие - это праведность, священная энтропия, удушающие объятия и убийства - преданность. Я вижу это… Я вижу это, брат – города из золота и костей, миры, объятые пеплом. Я слышу крики и ощущаю дым пожарищ, – примарх закрыл глаза и откинул голову назад, глубоко вдохнув широкими ноздрями.

— Всё это – не ради меня. Это ради Богов, ради Истины, ради блага всего человечества.

Фулгрим покачнулся на месте, а затем вздохнул, опустив голову, и открывая глаза: влажные, безупречно черные.

— Он умер на Давине, ты знал? Он жив только силами Четырёх. Если Боги откажутся от него, то Гора больше не станет, эхо его существования окончательно пропадет, ​​свет, вспыхивающий на месте его души, исчезнет. – Улыбка Фениксийца стала тусклой и печальной. – Это всё равно что достать кабель питания из машины…

— Победа в этой схватке стоит больше, чем жизнь любого человека. Это цена выше, чем жизнь кого угодно.

— И ты желаешь, чтобы я вернулся к нашему возлюбленному брату, а затем вонзил кинжал в его спину, прежде чем последовать за тобой на Терру? – в словах демона–примарха всё ещё был намек на насмешку, но тон стал неожиданно серьёзным.

— Не только это, Фулгрим, – мягко сказал Лоргар. – Ныне ты един с божественной сутью Темного Принца. Ты сын Ложного Императора, и брат Гора. Куда бы ты ни пошел, всюду с тобой будет пребывать сила твоего повелителя, воплощением которой ты являешься.

— Лесть… Ах, как соблазнительно!.. Но, как я уже сказал, мне всё это безразлично, – некогда прекрасное лицо расплылось в ядовитой улыбке. – Ты действительно всего лишь глупец. Темный Принц не лишал своей милости Луперкаля. Ты всерьёз считаешь, что можешь убить Магистра Войны, а затем укротить верные ему силы? Гордыня - восхитительный грех, но он изничтожит вас, если вы возвыситесь слишком высоко. Посмотри, брат, посмотри, что стало со мной!

— Он падет, – пророкотал Лоргар. Он уже пал. Вот почему мы должны избавиться от него – он слишком слаб, чтобы увидеть конец этого Крестового Похода.

— И ты полагаешь, что другие преклонят колени перед тобой?

— Они преклонят колени перед Богами, что владеют их душами, и именно они принесли мне понимание этого, дабы я мог выполнить их указ. Все мы – дети Истинных Повелителей, и наши братья подчинятся.

— Ты так убежден в этом?

Лицо Лоргара исказила улыбка.

— Я верю.

— Тебе нужно нечто большее, чем эта детская вера, чтобы убедить меня в том, что это не очередная неизящная шутка, лишенная юмора. – Фениксиец развернулся, заскользив обратно к своему роскошному помосту. – Впрочем, я уверен, что мне понравится наблюдать за происходящим.

— Сожалею, Фулгрим, – спокойным голосом произнес Уризен, пока вокруг него, подобно солнцу над горизонтом, поднималось сияние неведомой силы. – Это не тот выбор, который я могу тебе позволить.

Толпа вздрогнула и зашипела в страхе и гневе. Фулгрим яростно повернулся, и белая грива его волос всколыхнулась от внезапного порыва.

+Твоё время пришло, сын мой .+

Психическое послание Лоргара проникло в разум Лайака, переворачивая нутро его разума, словно ключ, открывающий замок.

Он вздохнул. Мысли за его глазами начали кружиться, фрагменты памяти, ощущения и слова начали сливаться воедино.

— Это… возвышенное существо, что является вашим братом – оно может отказаться? – спросил Зарду в своих покоях на «Трисагионе».

— Может, сын мой, – ответил его примарх. – Вот почему ты идешь со мной, и я вновь должен просить твоего прощения.

— Прощения, господин?

— Ты должен нести бремя, которое не могу нести я…

Фулгрим всё ещё разворачивался. Лезвия клинков блестели в его руках. Рты распахнулись в криках восторга и ярости.

В сознании Лайака открылась бездонная пустота. Слова разворачивались во тьме, растягиваясь на струны слогов, которые тянулись из наречий старше человечества в саму вечность. Это был не язык – смертные не могли говорить на нем. Имя, единственное имя, нашептанное кошмарами, обитающими за вратами снов, бесконечное, словно пожирающая себя змея. Он ощущал, как его душа возопила, и фрагменты знаний крупицами вырвались из тех её закоулков, где они были посеяны. Каждый был частью имени, кусочком червя, мучительно проталкивающимся из пустоты в его горло.

Первый слог с кашлем вылетел в воздух с брызгами крови. Камни площади увеселений дрожали. Фулгрим изогнулся, словно под ударом. Время медленно тянулось, и звуки разрезали моменты. Толпа выла в ярости.

Булава Лоргара уже находилась в его руке, освещенная молниями. Ореол вокруг примарха был подобен ауре ревущего пламени. Импульс телепатической команды разорвался, пока другие Несущие Слово рвались к своему господину с оружием наперевес. Актея стояла в тени Аврелиана, а её силуэт был размыт избытком психической силы.

Всё это случилось за долю секунды. Фулгрим был вынужден вскочить и извернуться: он рос в размерах, двигаясь быстрее, чем удар грома, его тело раздувалось от неистового гнева. Небо вспыхнуло чернильной тьмой; свет же в мгновение ока стал ослепительным. Разряды энергии окутали его мускулы, застывая на доспехе, а изогнутые мечи мертвенной хваткой были зажаты в кулаках и вскинуты вверх.

Взгляд демона–примарха застыл на Лайаке, пылая чудовищной яростью. Зарду ощущал всем естеством то, как он проходил сквозь его плоть и доспехи, слой за слоем сдирая защиты, выгравированные на его коже и дрожащие под напором неестественной силы. Оскаленная маска пылала, и он вдруг почувствовал себя маленьким, ничтожным насекомым, бросившим вызов буре.