Гай Хейли - Темный Империум: Чумная война [ЛП]

Ви издал плавный, статический звук готовности принять команду.

‘Поднимись на пять футов. Выдвини лампу над собой, раскачивая слева направо. ’

Мотор сервочерепа загудел, после чего механизм полетел вверх, во тьму зала. Свет покинул Матьё, вместо этого озарив окружавшие его фигуры. В свете вырисовывались каменные лица, словно цепляясь за возможность выйти из небытия, после чего вновь погружались во тьму, когда Ви отворачивался от них. На мгновение страх вновь овладел Матьё. Он не мог узнать место, на котором он находился, пока тусклый огонек Ви не осветил капитана Астартес из неизвестной эры, чья правая рука была отломлена у локтя. Этого воина он узнал.

Матьё вздохнул с облегчением. ‘Опускайся на предыдущую высоту. Поверни лампу так, чтобы освещать мой путь. Вперед. ’

Ви озвучил свое потрескивающее согласие. В сигнале отчетливо различались попытки проиграть какую-то мелодию, но убогий вокс-фильтр не справился, так как был невероятно стар, как и все остальные компоненты Ви, что отрицательно влияло на его быстродействие.

‘Направляйся в келью, сейчас же. Время, выделенное мне на исполнение этой службы, заканчивается. ’

Ви накренился и полетел назад. Матьё пришлось ускориться чтобы не отставать.

Адептус Астартес представляются презирающими поклонение. Среди Адептус Министорум хорошо известно, что они не относятся к Императору как к богу. Матьё знал об этом благодаря своему призванию. Но правда оказалась не такой простой. На корабле было множество святилищ, изящно украшенных сценами смерти и содержащих кости героев в реликвариях. Культ Ультрамаринов был силен, но они не поклонялись Ему. В отрицающих религию часовнях их жрецы, чьи лица были облачены в изображающие черепа маски, громко заявляли о людской природе Императора и примархов, при это почитая их как богов во всем, но, тем не менее, не называя их таковыми. Их обычаи чести, долга и послушания исходили из фанатичной преданности.

Матьё подумал о том, что в их обычаях можно было усмотреть упрямую слепоту.

То, как Адептус Астартес отреагировали на Робаута Гиллимана, граничило с трепетом. С самого начала Гиллиман предостерег Матьё от поклонения ему, сказав, что он не потомок бога. Жрец стал свидетелем того, насколько сильно раздражали примарха те, кто не внимал ему. И тем не менее, его сыновья взирали на него с едва скрываемым восхищением.

Матьё делал так, как ему было сказано. Он был вынужден видеть Гиллимана таким, каким тот хотел казаться, но его общение с примархом, по большей части, было лишь игрой. Глубоко в душе Матьё почитал примарха.

Предшествующие милитант-апостолы выбили для себя небольшую область в дворцовом шпиле Гиллимана, располагающегося на вершине его гигантского корабля. Должность пришла с весьма роскошными апартаментами. Еще до прихода Матьё на эту должность самая крупная комната была переоборудована в часовню Имперского Культа. Она была обставлена безвкусно - все было сосредоточено на демонстрации влияния и богатства, но никак не веры. Матьё сделал все, что было в его силах, дабы придать этому месту более аскетичный вид. Он избавился от самых вульгарных предметов, заменил статуи древних кардиналов статуями самых почитаемых им святых. Здесь также была и скульптура гордого Императора, стоящего на алтаре с мечом в руке. Матьё заменил ее на изваяние Императора, несущего свой дозор, будучи прикованным к Золотому Трону. Матьё всегда предпочитал именно такое олицетворение Императора, ибо оно указывало на то, насколько великую жертву он принес ради своих подданных. Служба Императора на благо человечества была гораздо важнее, чем его бытие воином, правителем, ученым или провидцем. Матьё всегда старался следовать этому примеру Императора, отдавая от себя все то, что он мог дать для помощи страдающему человечеству.

Часовня была испорчена недобросовестностью других членов Имперского Культа. Он предпочитал вести проповеди среди персонала корабля в их замызганных церквушках. Он поддерживал личную часовню только из-за того, что от него этого ожидали – на самом же деле он практически не молился здесь.

Для своих личных религиозных обрядов он спускался к этому заброшенному монументу неверующих мужей.

В дальней части зала находился небольшой склеп, где сложенные в кучи черепа падших героев были скреплены в жуткой манере. Когда Матьё обнаружил это место, все вокруг было покрыто пылью – никто не появлялся здесь длительное время.

Посреди бессчетного количества взирающих черепов сверхлюдей, он организовал простой деревянный алтарь, на котором также находилась статуэтка Императора на Золотом Троне. Вокруг него выстроились меньшие статуэтки девяти лояльных примархов, как и во всех других святых местах. Та, что изображала Робаута Гиллимана, была в три раза больше остальных. Матьё преклонился перед Императором и Его Мстящим Сыном, несмотря на то, что настоящий Гиллиман мог расстрелять его за это.

Он опустился на колени, после чего вознес молитвы сначала Императору, потом всем Его сыновьям и, в самом конце, лично Гиллиману. Он встал и засунул руку в большой короб из-под патронов, откуда взял тридцать шесть свечей, после чего расставил их в дополнение к сотням тех, что уже были расставлены по всему периметру помещения. Когда все свечи были расставлены, он включил небольшую прометиевую горелку, которой начал поджигать фитили каждой из свечей, торжественно приговаривая над каждой из них:

‘Император наблюдает за тобой. ’

Каждая свеча представляла собой мольбу одного из тех многочисленных слуг, которые представляли собой безголосое большинство граждан Империума. Когда кто-либо испрашивал у него благословения света, Матьё не смел отказывать никому из них, обещая возжечь свечу за каждую мольбу. Количество просьб, исходящих от обитателя этого корабля, было настолько большим, что Матьё казалось, что он более не сможет сдерживать свои обещания. В конце концов, его дьяконы настояли на том, чтобы он принял помощь. Постоянно отвергая любых слуг или сервиторов, он беспокоился о том, насколько быстро он привык к ним. Он никогда не хотел уподобляться другим высокопоставленным членам церкви, что имели непомерно раздутые владения, и боялся того, что этот страх был первым шагом к такому образу жизни.

Как только он начал принимать помощь в лице прислуги, он тут же раскаивался, устанавливая максимальный режим на своем авто-флагелляторе, что беспощадно бил его розгами. После такого самобичевания, он обустраивал эту келью своими руками, отмывая грязь и изготавливая предметы поклонения. Закончив, он с благоговением взял еще одну горсть свечей, дабы доказать свою искренность – теперь за каждую потерянную душу горело две свечи: одна была зажжена его слугами, а другая – им самим. Когда он пришел, в келье было темно. Он всегда гасил свечи перед уходом, а по возвращению вновь разжигал их, пока от них не оставалась лишь горка расплавленного воска. У него было достаточно свеч, чтобы постоянно заменять их.