Мэри Стюарт - Последнее волшебство. Недобрый день. Принц и паломница [сборник]

Под конскими копытами земля осыпалась, внушительный кусок дерна обвалился и сполз в воду. Конь рухнул, сбросив всадника вбок, в реку. Олениха благополучно перемахнула через обрушенный берег, как птица, и вскоре исчезла в лесу на противоположном берегу. Охотники, вырвавшись из-за деревьев несколько минут спустя, обнаружили, что гончие их беспомощно кружат у кромки воды, а могучий гнедой барахтается в реке, пытаясь вскарабкаться по склону.

Сам Александр остался лежать неподвижно, наполовину в воде, наполовину на каменистой осыпи обрушенного берега.

Александр очнулся. Голова гудела, в левой ноге ощущалась резкая боль, ныло левое предплечье. Он лежал в постели, было темно, но у изголовья горела свеча, и в ее неярком свете юноша разглядел, что снова находится в той же самой спальне в Темной башне, где ночевал накануне. Накануне? Его клонило в сон и слегка подташнивало, руки и ноги словно свинцом налились, так что Александр поневоле задумался, сколько же он проспал и – поскольку сонная одурь еще до конца не развеялась – уезжал ли из замка вообще. Огонек свечи расплывался перед его глазами. Юноша смежил веки и опять погрузился в сон.

Когда он проснулся, сиял белый день. Щелкнул дверной запор, дверь открылась, вошла дородная женщина с корзинкой в одной руке и кружкой в другой. За ней следовал мальчик, прислуживавший Александру накануне; он нес таз, над которым курился пар, и охапку льняных полотенец.

– Ага, вот вы снова и с нами! – В голосе женщины звучала привычная, едва ли не профессиональная жизнерадостность. По ее манере речи, по простому платью, по тучной фигуре в необъятном переднике и по белому повою, скрывавшему волосы, можно было с уверенностью предположить, что толстуха вынянчила не одно поколение владельцев замка. Она принялась перекладывать содержимое корзинки на стол. – Во всех смыслах, молодой господин! А вы уж небось думали, что от нас удрали; да только не тут-то было! Что ж, повезло вам, что вас так скоро нашли. Вы поправитесь, вот только придется вам обождать пару-тройку денечков, пока старуха Бриджит вас не подлечит… А ну, выпейте-ка. Сесть можете? Вот так, так… Питер, поставь таз вон туда и приготовь мне все, что нужно. Да пошевеливайся же! Нет-нет, молодой господин, допивайте до дна… На вас поглядеть, так снадобье вам уже на пользу пошло. Видели бы вы себя вчера утречком, когда вас принесли с реки, точно утопленника: белы как воск, на лице синячище, весь в крови и вода так и каплет, холоднющая, что снежная слякоть…

– С реки? – При этом слове всколыхнулись воспоминания. Александр поднес здоровую руку ко лбу, поморщился от прикосновения и встревоженно спросил: – А мой конь? Он упал… Там был олень… Да, верно, на дорогу выскочила олениха. Конь не пострадал?

– Да не изводитесь вы, все с ним в порядке. Ни царапины. Выходит, вы все вспомнили, да? Что ж, это знак хороший! Да, вы оба упали, но вам и тут повезло. На пядь глубже – и вы б захлебнулись раньше, чем вас вытащили. Вы головой ударились, но отделались одним лишь синяком, попортили себе пригожее личико на день-другой, не больше. – Женщина невыразительно рассмеялась, возясь с полотенцами и горячей водой. От воды пахло какими-то травами.

Александр благодарно откинулся на подушки:

– Я, похоже, ногу повредил. Говоришь, до крови?

– Кровь – это из раны на руке, и ох до чего ж прескверная рана-то! Ага, сами чувствуете, да? А теперь не шевелитесь, надо ее промыть. Вы, верно, напоролись на сломанную ветку, когда падали с берега. Насчет ноги тревожиться нечего, просто растяжение, отлежитесь несколько дней, вот и все. Говорю ж, везунчик вы.

– Да, похоже на то. А кто меня сюда привез?

– Охотников-то трое было. А сюда вас Енох дотащил. Ну вот, пока и довольно. Вы лежите себе да отдыхайте, а Питер сейчас сбегает принесет вам поесть. Нет, молодой господин, сказано ж, лежите смирно… Пройдет день-два, прежде чем вы снова встанете на ноги, вы ж головой стукнулись – мало не покажется. А насчет коня не тревожьтесь. О нем хорошо заботятся. Просто слушайтесь старую Бриджит, и вы оба снова пуститесь в путь, не пройдет и недели.

Так уж случилось, что Бриджит ошиблась.

Александр съел все то, что принес ему мальчик, твердо вознамерившись встать с постели, как только покончит с завтраком, и посмотреть, не удастся ли ему избавить свою невольную хозяйку от явно докучного гостя. Но либо головой он ударился сильнее, чем ему казалось, либо сиделка подмешала в питье какое-то снотворное зелье, только, едва юноша сел на постели и попытался подняться на ноги, комната опасно завращалась вокруг него и вновь накатила тошнота. Он снова прилег и закрыл глаза. Да, немножко отдохнуть не помешает; и тогда мир обретет устойчивость и он снова станет самим собою.

Но когда Александр проснулся снова, уже сгустились сумерки и близилась ночь, и покидать постель ему совсем не хотелось. Голова все еще ныла, рука пульсировала болью. Зашел Питер (в третий раз на дню, хотя Александр об этом не знал) с миской бульона и свежим хлебом, завернутым в салфетку, с сомнением поглядел на больного, поставил все на стол, выбежал из комнаты и напугал Бриджит известием о том, что молодой господин выглядит хуже некуда: того гляди накатит лихорадка вроде той, что сгубила Питерова дядюшку, когда тот по пьяни свалился в ров и пролежал там всю ночь, прежде чем его нашли.

Насчет лихорадки мальчуган не ошибся, хотя причиной ее стала воспалившаяся рана, а вовсе не купание в холодной воде. Следующий день или два Александр провел в жарком, кошмарном царстве лихорадочных видений, где ночь и день сменяли друг друга чередой одних и тех же болезненных снов и где голоса и лица появлялись и исчезали незамеченными и неузнанными.

До тех пор, пока он не проснулся внезапно с ясной головой, отчетливо помня все, что произошло, – и обнаружил, что снова ночь, а сам он лежит в незнакомой комнате, куда более просторной, чем прежняя, и богато, даже роскошно обставленной.

Юноша покоился на шелковых подушках в огромной кровати под дорогим пологом, а повсюду вокруг стояли позолоченные кресла с ярко вышитыми подушками, резные сундуки и бронзовые треножники со свечами из превосходного воска, благоухающего медом. У стены напротив изножья кровати обнаружился стол, накрытый белой льняной скатертью и заставленный разной утварью, вроде той, которой пользовалась сиделка Бриджит, вот только все эти предметы были серебряные, позолоченные, а может, даже и золотые. А над столом склонялась, смешивая что-то в одном из золотых кубков, женщина, прекраснее которой Александр в жизни своей не видел.

Дама обернулась, заметила, что больной очнулся и смотрит на нее, и, оставив свое занятие, с улыбкой выпрямилась.