Мэри Стюарт - Последнее волшебство. Недобрый день. Принц и паломница [сборник]

Для женщины она была высока: хрупкая, с пышной грудью и бедрами и гибкой талией. Платье янтарного цвета почти не скрывало обольстительных форм. Длинные темные волосы были заплетены в толстые косы, словно бы на ночь, но изящно перевиты янтарного цвета лентой и стянуты крохотными золотыми бантиками, искрящимися драгоценными камнями. Глаза ее тоже были темны, а уголки век очаровательно приподняты; эту же линию повторяли узкие темные брови. Женский взгляд тотчас же подметил бы, что и брови, и веки тщательно прорисованы и подчернены, а гордо изогнутые губы искусно подкрашены. Но Александр, едва приподнявшись над подушками, увидел лишь видение дивной красоты, которое, как ему померещилось, того гляди исчезнет, а сам он останется со старухой-сиделкой или с доброй, но такой заурядной леди Лунед.

Но красавица не исчезла. Напротив, вышла в свет благоуханных свечей и заговорила:

– Итак, наш злополучный странник очнулся? Доброго вечера, сэр. Как себя чувствуешь? Нет-нет, – (Александр попробовал было приподняться), – садиться пока не пытайся. У тебя была сильная лихорадка, тебе должно отдохнуть еще немного. – С этими словами дама положила руку на лоб юноши – прохладная и сильная ладонь мягко заставила его снова опуститься на подушки.

Значит, это не видение, а настоящая, живая женщина, и какая же очаровательная… Вот так и должно начинаться приключение, туманно подумал Александр, ну да не важно; благословенная лань, в лучших традициях древних сказаний, привела его обратно в Темную башню и в опочивальню – это ведь ее опочивальня? – прелестной дамы мальчишеских грез…

– Вы? – промолвил Александр и ужаснулся звукам собственного голоса. Словно ягненок заблеял, подумал он и попытался еще раз: – Кто вы?

Дама быстро подошла к столу, взяла золотой кубок и вернулась с ним к постели. Наклонившись, она просунула прохладную ладонь под голову больного и приподняла ее, помогая ему напиться.

– Сейчас я твоя сиделка, Александр. Как только я узнала о случившемся, я распорядилась, чтобы тебя перенесли сюда, в мои собственные покои, где я могла бы сама за тобой ухаживать. Ни в одном королевстве не найдется врачевательницы искуснее. Ну же, пей.

Ворот платья неплотно прилегал к белой, как сливки, шее. Дама склонилась ниже, и юноша разглядел ее груди, округлые и полные, и глубокую ложбинку между ними. Он с усилием отвел взгляд, поднял глаза – да, дама наблюдала за ним. И улыбалась. Александр в смятении попытался заговорить, но красавица, все еще улыбаясь, покачала головой, вылила ему в рот последние капли и отнесла опустевший кубок обратно на стол.

Голос ее звучал спокойно и невозмутимо:

– Ты снова уснешь, а завтра жар совсем спадет и рука начнет подживать. Я перевязала твои раны, пока ты спал. Нога поболит чуть дольше; тебе нельзя ее утруждать. А теперь я снова пришлю Бриджит, но утром вернусь.

Александр, понимая, что ни за что на свете не попросит эту сказочную богиню помочь ему дойти туда, куда ему вдруг так понадобилось, испытал лишь глубокую признательность, когда она отставила кубок и повернулась уходить. Однако ему нужно было кое-что выяснить.

– Откуда вы узнали мое имя? – хрипло спросил юноша.

Уже взявшись за ручку двери, она оглянулась через плечо. Губы ее снова тронула улыбка. Незнакомка и в самом деле была на диво очаровательна.

– Я многое вижу и слышу, а то, чего не слышу и не вижу, мне поведают дым и кристалл и голоса во тьме. Так что доброй ночи, Александр.

Невзирая на все ее заботы или, скорее, благодаря им, той ночью Александра снова бросало в жар, и не знал он ни сна, ни покоя. Здесь, в Темной башне, была одна дама, и только одна, которая могла так выглядеть, так говорить – и распорядиться, чтобы чужака перенесли в королевские покои. А именно – королева Моргана, чародейка.

И много ли еще ей ведомо, этой ведьме, что вглядывается в дым и в кристалл и прислушивается к голосам во тьме?

Где-то за четыре месяца до вышеизложенных событий, холодным и ясным январским днем, герцог Ансерус отправился на поиски дочери и обнаружил ее в залитых солнцем покоях вместе с Мариам. Девушки – предполагалось, что они трудятся над гобеленом, – устроились рядышком у окна в тонком луче света и чему-то смеялись. Не будь Алиса герцогской дочкой, уместно было бы сказать «хихикали». При появлении герцога смех тут же умолк, девушки поднялись с мест и сделали реверанс. Затем Мариам, по взгляду госпожи, еще раз присела до полу и вышла за дверь.

Алиса снова опустилась на стул, а герцог пододвинул кресло ближе к окну. Невзирая на солнечный свет и тепло от жаровни, в комнате было зябко. Он потер руки, откашлялся, но не успел и слова вымолвить, как девушка уже скромно ответствовала:

– Да, папа.

– Что это ты разумеешь под «да, папа»? Я еще ничего не сказал.

– Не сказал, но ветер дует северный, старый год сменяется новым, и ты мерзнешь.

Герцог сдвинул брови и нагнулся вперед, близоруко щурясь. С годами зрение его понемногу начинало сдавать.

– Допустим. И что с того?

– А то, что в замке холодно, точно в могиле, и повсюду сквозняки, так что пора снова отправляться в паломничество. Верно?

Герцог не сдержал сухой смешок:

– Смотри, чтоб такие разговоры не услышал ненароком отец Ансельм, детка! Но ты, конечно, права. Я и впрямь нахожу, что думаю о весеннем солнце южных краев, а ведь знаю, что должно мне думать только о собственных грехах, да о тяготах пути, да о молитвах, кои мы вознесем по прибытии.

– Что еще за грехи? – переспросила дочь ласково. – Грешу здесь только я, и теперешние мои мысли иначе как греховными и не назовешь! Я ведь как раз толковала с Мариам о Святой земле, и о том, что, может, в этом году мы опять туда поедем и как славно будет снова оказаться в Риме – ах, этот чудесный, уютный дом с теплыми полами! – и о том, какие дамасские шелка я смогу купить на том базаре в Иерусалиме. Ну не грешница ли?

– Не шути так, милая.

Упрек герцога прозвучал мягко, но девушка вспыхнула и поспешно откликнулась:

– Прости меня. Но, отец, ведь это правда. Ты – святой и, Господь свидетель, делал все, чтобы и я стала такою же, а я по-прежнему – только жалкая грешница, которая больше думает о… ну, о бренном мире и его прелестях, нежели о Царстве Небесном.

– И о таких вещах, как брак?

Алиса быстро вскинула глаза, и герцог серьезно кивнул:

– Да, дитя мое, об этом я и пришел поговорить, а вовсе не о путешествиях, визитах и молитвах.

Девушка резко вдохнула и откинулась назад, выжидательно сложив руки на коленях. Но этот смиренный вид ни на миг не ввел отца в заблуждение.

– Тебе уже пошел семнадцатый год, Алиса, – осторожно начал герцог, словно испытывая дочь. – В этом возрасте большинство девушек благополучно выходят замуж и обзаводятся собственной семьей и собственным домом.