Хелег Харт - Двухголовая химера

– А с тобой удобно, – сказал я, глядя вслед удаляющейся кавалькаде.

– Это патруль, – сказал Сокол, пряча бумаги обратно в тубус. – Из-за войны стало больше разбойников. А так как войско короны оттянуто на юг, здесь порядок поддерживают местные. Ну и из них так себе охранители, сам понимаешь. Всё равно грабят вовсю.

– Разве по закону военного времени разбой не карается виселицей?

– А толку? Голодающему виселица не страшна. Потанцевать на конце верёвки минутку – это тебе не подыхать неделями от голода. Виселица хороша только тем, что сокращает количество ртов.

Мы двинулись дальше.

– Как, кстати, война идёт?

– Таны недавно захватили Керист, и теперь потрёпанная восточная армия пытается отбросить их назад за Виеру.

– Вот как? Стало быть, всё серьёзно?

– А вы что, ничего не знаете? – разведчик удивлённо обернулся.

– Мы несколько месяцев по горам да по долам шаримся, – буркнул гном. – Откуда нам было новости узнавать?

– Первые бои начались ещё в последний месяц лета. Кто-то вырезал лагерь либрийских дозорных у самой границы с Прибрежьем. После этого и понеслось. Восточная армия, стоявшая наготове, перешла Виеру и заняла Чистое Поле. Не без крови, конечно. Да и ненадолго. Западные таны прислали подкрепления пострадавшим соседям. Наши покатились назад, к границе. Уже в конце первого месяца осени шли бои за Керист, а в начале второго месяца наши отступили, чтобы объединиться с маддонским гарнизоном. Таны попытались закрепить успех и продвинуться дальше, но крепко завязли в боях с егерским полком, который плотно засел в лесах. Так что таны укрепились в Керисте.

Я с тревогой вспомнил об Алонсо. Как бы мой кантернский друг не попал в немилость одной из армий. Хотя, зная его, логичнее было бы предположить, что он вывез всё имущество на следующий же день после нашей последней встречи. Хоть в тот же Кан-Терн.

– Что на восточной границе?

– Король купил преданность нейратских наёмников. «Саблезубые», «Реннские мечи», «Мантикоры», кто-то там ещё, не помню. Получилось больше двух тысяч солдат. Их поставили недалеко от Закатных Врат. Дембрийские бароны, конечно, попробовали их на зуб, но северяне задали им хорошую трёпку, и те утихомирились.

– И после этого, наверное, отправились в сторону Кан-Терна.

– Чёрта с два. Кан заключил союз с янгварами.

– Даже так? – я снова удивился. – Чем же он их купил?

– Понятия не имею, но сомневаться в мудрости нынешнего Кана бы не стал. Он очень талантливый дипломат и политик. Так что и Прибрежью, и Либрии, и Дембри не осталось ничего, кроме как скрипеть зубами и смотреть, как Кан-Терн продолжает торговать и с первыми, и со вторыми, и с третьими.

Я вздохнул, подумав, что это война долго не продлится. Скорее всего, даже враждующие стороны останутся при своём. Так, подерутся, поубивают друг друга и успокоятся на какое-то время. А всё ради чего? Ради того же, ради чего и всегда.

Несколько дней мы шли по дороге, а затем пришлось снова уходить в леса. Начались густонаселённые края, в которых велик был шанс натолкнуться на сильного чародея. От него чудо-бумаги Арджина, понятное дело, не помогли бы. Так что мы продвигались в основном просёлочными дорогами, которые с приходом осени хоть и опустели, но вели более длинными путями.

Так закончился второй месяц осени и наступил третий, который местные не называли иначе как «предзимник». Впрочем, заслуженно. В Квисленде – на южном краю королевства – в это время года обычно было ещё тепло, а вот здесь, на севере, холод уже кусался, и не только по ночам. Листва облетела, зелёными остались только ельники. Над лугами одиноко возвышались зароды, слегка оплывшие от последних в этом году дождей, и дожидались переправки к деревенским сараям. Убранные поля покрывала бледная щетина стерни. Погода почти всё время стояла сырая, туманная, серое небо нависало над душой, словно обозлившись на всех на свете. По ночам землю то и дело сковывали заморозки. Надо ли говорить, что всё это нисколько не способствовало хорошему настроению?

В один из дней мы остановились в холмах, за которыми, по словам Арджина, в нескольких часах ходьбы текла Пая – первый крупный приток Виеры. До столицы оставалось несколько дней, от силы неделя пути. Тот факт, что меня там поджидают Меритари, беспокоил и успокаивал одновременно. Беспокоил, потому что я собирался выступить против целого Ордена. Успокаивал, потому что пока меня не поймали, Лина оставалась ценной заложницей. Всё сводилось к одному из двух: либо я сумею извернуться и вытащить её, либо мы оба погибнем.

То ли из-за погоды, то ли из-за усталости к вечеру у меня разболелась голова. Рэн ушёл на поиски ручья или озерца, чтобы пополнить запасы воды. Кир собирал сушняк для костра. Арджин взялся за готовку ужина. Каждый нашёл себе работу, а я, вконец обнаглев, завалился на походное одеяло. Надеялся прогнать мигрень.

Молчаливая возня товарищей убаюкивала не хуже колыбельной, но пульсирующая боль в висках не давала уснуть. Какое-то время я морщился и скрипел зубами. Потом, намаявшись, наплевал на всё и попытался прогнать боль целительским заклинанием. Эффект от него получился никакой. Тогда я решил запустить усыпляющее плетение, но вовремя вспомнил, что самого себя им усыпить нельзя.

«Да чтоб тебя… – мысленно сплюнул я. – Чародей, ученик Мага! Даже головную боль унять не в состоянии».

А потом до меня дошло, что боль может быть и мнимая.

Раз магия не помогала, оставалось ещё одно средство – медитация. Я лёг поудобнее и, чтобы отвлечься от боли, начал бормотать обычную мантру: «Кромешный мрак ведёт на свет». Сначала текст, как всегда, вязал язык, спотыкался об зубы, скользил щекоткой по губам, но недолго. Вскоре слова и их суть разделились, первые, точно шелуха, осыпались и обратились в бессмысленную череду звуков, тогда как вторая вознеслась и засияла тёплой звездой, парящей в мягкой темноте. Я стал этим мраком и этим светом, поэтому боль, которой негде было больше гнездиться, постепенно ушла.

Как обычно, покой меня слишком расслабил, и медитация перешла в дрёму. Это было неправильно, поскольку цель медитации состояла совсем не в том, чтобы нагнать сон, а чтобы очистить разум во имя чистейшей концентрации. Но мне было всё равно. К тому же совсем уснуть мне так и не удалось: едва сосредоточение рассеялось, в голове снова заметались мысли, одна бредовее другой.

Сначала мне пригрезился усердный стук молотка о наковальню. Приоткрыв один глаз, я убедился, что никакого молотка нет и в помине, а стучит ложка, которой Арджин помешивал варево в котелке. Запахло табаком. Повернувшись набок и сунув ладони под мышки, я подумал, что разведчик, должно быть, решил сварить табачный суп. Язык почти сразу вспомнил табачную горечь, и я поморщился. Табачный суп – это же невкусно. Это даже есть нельзя. Так зачем он его варит?