Хелег Харт - Двухголовая химера

– Как же уживались ваши учёные? – попыталась вывернуться Литесса.

– Учёные опираются на факты. Фактам можно научить. Вере – нельзя. Учения о вере – это насаждение чужого мнения. Это костыль для разума, не способного родить собственных представлений. У каждого индивидуума свой разум, понимаешь? Каждый уникален. И работает каждый разум по-своему. Люди заведомо не могут верить в точности в одно и то же. Поэтому у вас столько войн и разногласий. Вы не можете принять тот факт, что чужому мировоззрению тоже нужно место.

– Я считаю, что твоя голова не на том месте, и должна располагаться на заднице, к примеру, – сказал Арджин, внося свой вклад в обсуждение. – И потому хочу её оторвать и пришить туда, где мне нравится. Ты позволишь мне это сделать?

– Это другое, – покачал головой Рэн. – Это не подмена абстрактных понятий. Это покушение на жизнь. Не переходи границы здравого смысла, и ты поймёшь, что я прав.

– Ты был бы прав среди своих, – сверкнула глазами Литесса. – А здесь ты по-прежнему инакомыслящий, которого сожгут за идеи о свободе мысли.

– Скажи мне, – Рэн наклонился через стол, чтобы оказаться поближе к глазам чародейки, – стал бы Саркола, пожертвовавший собственной жизнью ради прекращения междоусобицы, благословивший свою паству перед самой смертью, несмотря на то, как она с ним обошлась, бросать в огонь инакомыслящего епископа, что выдвигал обвинение?

Чародейка, не моргая, смотрела ему в глаза и молчала.

– Ты знаешь ответ, – сказал пуэри, садясь на место. – Я – не просто инакомыслящий, и Саркола сегодня доказал мне это. И значит я – прав! Твой цинизм превратился в шаблон за долгие годы жизни, Литесса. Из-за него ты не видишь реального положения вещей. Вы способны к человечности, каждый из вас способен. Но в силу различных обстоятельств вы не пользуетесь ей. Не хотите пользоваться. Может быть именно потому, что привыкли, как ты, видеть лишь бездушие, а потому бьёте в ответ на удар, клин вышибаете клином, потому что так проще. Так что дело вовсе не в том, что вы – люди, а в том, что вы не хотите слушать других и признавать их право на собственное мнение. Хотя можете.

– Да, мы такие, много всего можем, но делаем только то, что считаем нужным, – просто ответил Арджин, чем несколько разрядил обстановку.

– Вот я и говорю, совершенствоваться вам и совершенствоваться, – улыбнулся Рэн, мысленно торжествуя победу в споре с непробиваемой Литессой.

Но, оказалось, радоваться было ещё рано.

– Не знаю, что ты хотел мне доказать, – сказала Стальная Леди, тщательно выговаривая слова, – но можем мы и впрямь многое. В теории для нас нет ничего невозможного. А вот на практике подобные явления, такие, как сегодня, встречаются крайне редко. Они даже не являются образцом для подражания. Никто. Не хочет. Быть. Мучеником. Паства довольна тем, что ей скармливают теологические теории, хотя она их и понять-то зачастую неспособна. Я не говорю, что мы не можем быть человечными. Я говорю, что это нам не надо. Ты не найдешь мотивации, способной заставить человека измениться, потому что его устраивает существующий расклад. Не думай, что ты самый умный, Рэн. До тебя многие пытались нести свет и свободу в наше тёмное царство. Их всех сожгли. Ты не можешь спасти того, кто не хочет быть спасённым.

Едва она договорила, как бард, мучивший свой инструмент неподалёку, должно быть, услышав обрывок их разговора, вскочил и неожиданно запел, с жаром ударяя по звенящим струнам:

Финальным аккордом музыкант сорвал немногочисленные аплодисменты и поклонился. Возвращаясь на место, он бросил взгляд на Рэна и коротко кивнул, показав, что играл для него.

– Слыхал народное творчество? – Литесса снова повернулась к пуэри. – Затянуто, но мысль моя в нём прослеживается. Даже не самые умные её понимают. А уж с твоими мозгами как можно этого не понять?

– Я понимаю, – тихо ответил охотник, всё ещё глядя на барда, уже вернувшегося к подбору следующей строки баллады. – Но не могу смириться. Не могу и не стану.

Архимагесса пристально посмотрела ему в глаза и её ровные губы дрогнули в улыбке. Тёплой, понимающей, но слегка снисходительной. Как для неразумного дитя.