Хелег Харт - Неприкаянный

Слишком ослабленные, слишком неповоротливые. Они валились на пол с гулким стуком, словно деревянные куклы. Я старался убивать мгновенно, чтобы избавить их пустые – во всех смыслах – телесные оболочки от агонии. Геммиды, разумеется, не могли оценить моего милосердия, но когда последний из них упал замертво, я неожиданно для самого себя испытал секундное умиротворение.

На выходе из зала вниз убегала ещё одна лестница, переходящая в узкий коридор. Люмик летел впереди, освещая несколько саженей голых стен. Вокруг зависла вязкая глушь, которую я чувствовал даже не ушами – кожей. Воздух, затхлый, влажный, своими вялыми дуновениями напоминал прикосновения холодных пальцев мертвеца – так ощущалось присутствие некрота, притаившегося где-то поблизости. Ненависть к этому существу разгоралась во мне всё сильнее: при одной только мысли о том, что он притронется своими клешнями к Лине, мне хотелось спалить его дотла.

Из темноты коридора навстречу мне метнулся стремительный силуэт, покрыв всё освещаемое расстояние за считанные мгновения. Перед глазами мелькнуло бледное клыкастое лицо, и я запоздало махнул клинком, уходя в сторону. Что-то холодное и острое прорвало рубаху и кожу на груди, но и противник не ушёл безнаказанно. Я отпрыгнул и принял защитную стойку.

Напротив меня стоял тощий субъект в полуистлевших обносках, невысокий, сутулый, с мраморно-белой кожей. На его гладком черепе не осталось ни единого волоска, а в мутных глазах застыла поистине звериная ярость. Уже не человек, но ещё не некрот, нечеловеческие сила и быстрота дополнялись полной неспособностью к магии. Мой меч прочертил на левой руке выродка глубокую борозду, что несколько охладило его пыл.

Упырь явно не ожидал от смертного такой прыти: он стоял, напружинившись, и пожирал меня глазами. Его рана стремительно затягивалась, но получить ещё одну он не спешил – тянул время. Я шагнул вперёд, делая вид, что замахиваюсь, так и не почуявший подвоха выродок кинулся на меня, разом превратившись в размытую тень.

Не достав до меня лишь чуть-чуть, кровопийца врезался в невидимую преграду некротического плетения. Беспомощно дёрнулся раз, другой, хрипнул, побито заскулил. Я, нисколько не церемонясь, впечатал в тощее тело сапог, и упырь полетел на пол, стуча костями. На белёсой коже постепенно проявлялись подвижные чёрные змейки – моя «сеть Бездны» стремительно пожирала кровопийцу.

– Некромант!!! – обречённо заорал упырь, дёргаясь из последних сил. – Некромант, пощади!!!

С таким же успехом сгорающий на костре еретик мог бы просить пощады у инквизиции. Я шлёпнул по выродку заклинанием из разряда высшей некромантии, так что шансов у него не осталось даже если я бы захотел таковые предоставить. Полуживое тело быстро, клетка за клеткой, растворялось в тёмной шевелящейся сети.

Почти физически чувствуя, как истекает время Лины, я перешагнул через обречённого и двинулся дальше. Рана на груди оказалась ерундовой – всего лишь глубокая царапина, жаль было только распоротую рубаху.

Коридор снова кончился залом с небольшим алтарём, но гораздо меньше главного. Каменный цилиндр стоял посередине, а на нём лежала моя ученица.

Сердце неприятно ёкнуло, хотя Лина выглядела здоровой – просто спала глубоким сном. Над ней возвышалась тощая фигура в грязном балахоне с накинутым капюшоном, которая при виде меня подняла руки, выказывая желание вести переговоры:

– Некромант. Не убивай, – голос был сухим и безжизненным, лишённым эмоций и интонации, а говорил мутант и вовсе на странном языке, который смутно напоминал Локуэл.

Он стоял сгорбившись, двигался очень медленно, неуверенно, как старик, из-за чего казался дряхлым и хрупким. Уж на что на что, а на такую наглую уловку я бы ни за что не попался – особенно после встречи с «отпрыском» мутанта. Успокаивало то, что некрот немного отошёл от Лины и теперь даже при своей скорости не успевал причинить ей вред: моя магия настигла бы его быстрее. Но была ещё одна деталь, которую я заметил, но не подал виду, решив сначала разобраться, а потом уже действовать.

– Уговори меня, – сказал я, медленно приближаясь к алтарю.

Мутант принял меня за некроманта, потому что на подступах к храму я использовал лишь некромантию – и это его заблуждение тоже играло мне на руку. Магический потенциал некрота явно уступал моему, так что ему оставалось только вымаливать пощаду, во всяком случае, мой противник очень хотел, чтобы я так думал.

– Я готов стать твоим слугой, если пожелаешь, – проскрипел мутант, – только не торопись отправлять меня за Черту.

Я поднял бровь:

– А мне нужен слуга? Да ещё такой бестолковый. Ты напал на мою спутницу, – я кивнул в сторону неподвижно лежащей Лины.

Этот людоед явно что-то задумал, и притворялся теперь слабым старым существом, которое просто хочет жить. Средний чародей-выскочка, скорее всего, поверил бы в эту ложь, и тут же поплатился бы за глупость. Некрот ни за что не станет пресмыкаться перед человеком, потому что считает его едой. Он может притворяться слугой или даже рабом, но только до тех пор, пока не окажется в выигрышной позиции. И тогда, вместо того, чтобы выполнять приказы человека, мутант перегрызёт глотку «хозяина» и обглодает его кости.

– Не напал. Я лишь заманил её сюда. На тебя не подействовал мой «зов», поэтому я решил действовать через неё.

«И поэтому натравил на меня волков и свою еду – весьма логично».

Я снова сдержал нетерпение и продолжил играть в игру мутанта, поглядывая на Лину.

– И зачем я тебе нужен? С каких пор падальщик нуждается в некроманте?

– Я не могу выбраться из этого подземелья без помощи чародея. Не хватает сил.

– Так не проще ли мне прикончить тебя? И хлопот меньше, – я лукаво прищурился.

Некрот вздрогнул, но продолжил всё тем же безжизненным тоном:

– Ты и так убил моего единственного сына, слуга Смерти. Но он не знал того, что знаю я.

– Короче, падаль.

– Я хочу предложить сделку. Ты помогаешь мне выбраться отсюда, а я взамен становлюсь твоим слугой и помогаю заполучить магию этого места.

После этих слов я не выдержал и расхохотался. Этот кровосос держал меня за полнейшего тупицу! Я всё смеялся и смеялся, следя за каждым движением некрота, а тот терпеливо ждал, когда я успокоюсь и, должно быть, лихорадочно соображал, где прокололся.

– Сколько тебе лет, мутант? – мой тон стал серьёзнее.

– Двести сорок…

– Врёшь. Даже тому упырю, которого ты назвал своим сыном, было больше раза в два.

Людоед промолчал. Он будто превратился в статую на полминуты, не двигаясь и не говоря ни слова. А потом произнёс всего одну фразу, в которой через скрип старых связок прорвалась крупица обречённости: