Александр Бруссуев - Не от мира сего-4

- Докажи, - сказал ему осторожный князь Вова на прощанье.

- Докажу, - сверкнул черными глазами князь Глеб и отправился к реке.

На берегу Волхова беседовал с людьми волхв, беседовал, скорее, забавы ради. Тут же находились и хмурящиеся попы, всегда возникающие с обличительными речами там, где народ религиозно просвещался, либо религиозно, опять же, заблуждался.

- Хорошо, - сказал волхв, решивший не вступать в полемику с церковнослужителями. - Желаете вы чуда - я его устрою.

- Библейское чудо! - настаивали попы. - Истинное чудо! А не какое-нибудь видение!

Волхв оглянулся на текущую воду: по случаю осени она уже вся была стылой и по поверхности казалась вязкой. От берегов к середине тянулись острова "ледяного сала", как называл замерзающую воду народ. Потом он внимательно осмотрел небо, резко дернув головой в сторону далекого вороньего крика, зачем-то подул на пальцы и также тщательно их исследовал.

- Ну, вот, что, люди! - сказал он негромко. - Перейду завтра эту реку, аки посуху.

- А почему не сегодня? - сразу же подал голос один из людей Глеба.

Но волхв ему не ответил, как-то ссутулился и ушел.

Назавтра к берегам Волхова собрался, почитай, весь город. Пришел и князь Глеб со своими людьми, а также неким "епископом", неизвестно каким образом прибившимся к княжеской дружине. Новгородские попы не прислали никого из своих служителей, даже наоборот - запретили кому бы то ни было нос к реке казать.

Все дело в том, что с вечера грянул крепкий мороз, не спавший и на следующий день. Вода замерзла, через реку ночью собаки начали перебегать по своим собачьим делам, к утру ребятишки устроили катание на заводях и прудах. Так что обещание волхва теперь не казалось столь уж невыполнимым. Смысл спора утрачивался полностью.

Народ потешался, серьезными оставались только княжеские слэйвины. Они и разделились на две неравные группы: люди с волхвом с одной стороны, пришлые - с другой.

- Это обман! - сказал с большим акцентом "епископ". - Надувательство. Фуфло.

- Так любое чудо, если разобраться, обман, - пожал плечами волхв. - Просто одни знают больше о природе вещей, другие - меньше. Вот и весь сказ. Да и чудо чуду рознь.

Вперед вышел Глеб, подошел почти вплотную к "чудотворцу" и пристальным взглядом посмотрел на того снизу вверх.

- Умничаешь! - сказал он, как отрезал. - А скажи нам, что ждет тебя в будущем?

Волхв сделал шаг назад, перекрестился и обратился к народу, возвысив голос:

- Простите меня, люди, Христа ради.

А потом добавил, обращаясь на сей раз к князю:

- Сотворю я великие чудеса.

Он еще что-то хотел добавить, но Глеб выхватил из-под накидки топор и, коротко взмахнув, всадил его по самое топорище в грудь собеседника.

Народ на берегу одновременно ахнул и попятился назад. Волхв опал на колени, а потом завалился навзничь. Из-под него на мерзлую землю начала растекаться багровая лужица парящей крови.

- Он соврал! - тут же закричал "епископ". - Не предвидел своего будущего! Обманщик!

Люди отступали от места гибели волхва все дальше и дальше. Даже мысли, чтобы покарать убийцу, ни у кого не возникло. Убийство по причине убийства еще не было в Новгороде так распространено. Каждый из присутствовавших на месте казни ощутил себя повинным в смерти волхва. Это гораздо позднее для людей сделается своего рода развлечением созерцание публичных насильственных смертей. "Сегодня мы тебя убьем, а затем и нас убьют".

А потом волхвы начали уходить из города, не торопясь и не отвлекаясь на разговоры. Их молчание казалось более жутким, нежели сам факт ухода. Ни одного проклятья не произнеслось, ни одного зловещего предсказания.

Кто-то из жителей высказал предположение, что на Валаам они уходят, кто-то - в каргопольские леса, одним становилось страшно, другие же испытывали какое-то пьянящее возбуждение и нарочито громко смеялись. А совета дать было некому. Мудрый новгородский посадник Добрыша отошел от дел, Олаф - погиб, сын его, Магнус - задавлен до смерти подарочной слэйвинской лошадью.

Изгнанный Александр терзал себя раздумьями: где выгоду искать в таком положении, выгода где?

Если бы волхвы просто ушли, то можно было предположить, что они вернутся: побродят по лесам, омоются в озере-Ладоге, оплачут умершего товарища и придут обратно. Но сейчас был другой случай.

Сразу после убийства, совершенного Глебом, устоявшийся, вроде бы, мороз пошел на убыль, сменившись отчаянной оттепелью. Волхов не преминул вспучиться ледоходом, о чем старики пророчествовали: пошел лед - быть покойникам. Народ верил в приметы, но не хотел верить в плохие приметы. Однако пришлось.

Поплыл по реке рано утром деревянный идол, да под мостом застрял, уткнувшись в ледяную шугу. Пригляделись - так это же рогатая статуя, срубленная еще незапамятными предками и передаваемая из поколения в поколение в наследство.

- Перун плывет! - зашептали на мосту все. Но он не плыл, он уперся рогом и слегка покачивался на речной волне.

Новые попы всегда с долей недоверия относились к старым, как мир, идолам. Они призывали их разрушать, в то же время сами создавая точно таких же, но под другими именами. А был ли это Христос, либо какой-нибудь замученный римлянами святой, да какая разница - все равно через него пытались достучаться до небес. Перун был и наследством (Peru - вещь, передаваемая по наследству, в переводе с финского, примечание автора), и Рогатым (pedrun - олений, в переводе с ливвиковского, примечание автора) символом Господа, и был он всегда.

Кто-то из людей бросился к древнему капищу, прозванному Перынь, полагая, что там бесчинствуют попы, но каково же было удивление, когда их взору предстали последние оставшиеся волхвы. Они были заняты тем, что в вырытые ямы укладывали громоздких каменных истуканов (от istua - сидеть, в переводе с финского, примечание автора).

- Что же вы делаете? - спросил один из горожан.

- То, что и должно делать, - ответил ближайший волхв.

- Нельзя оставить на поругание, - добавил другой.

- Так мы их защитим! - горячо воскликнули сразу же несколько новгородцев.

Волхвы разом прекратили свою работу и почему-то скорбно посмотрели на прибежавших на капище людей.

- Братья! - сказал первый говоривший волхв. - Разве в вас дело? Разве бы мы сами не легли здесь костьми, защищая через этих истуканов нашу Веру?

- Время менять имена! - пропел другой (вообще-то, это слова Кинчева, примечание автора).

Обычай отправлять наиболее уважаемых соплеменников в последний свой путь в ладье, либо в дракаре по большой воде был также древен, как и сама статуя Перуна. Огнем и водой крестились люди, приходя на этот свет, огнем и водой его же и покидали. Горящие деревянные суда с усопшим уплывали на закат, чтобы достичь своего последнего (или - очередного?) пристанища.