Александр Бруссуев - Не от мира сего-4

- Так под мостом стоит наш Перун! - вспомнил один горожанин. - Не плывет без вас!

Волхвы переглянулись: нехорошее знамение. Мост бы после этого следовало разметать по бревнышку, да народ может не понять. А вообще, надо, конечно, это дело посмотреть. Ведь считается, что мосты - это руки Господни, простертые над водами, ущельями, которые тоже, в свою очередь, некогда были прорезаны реками. Стало быть, не желает Творец, чтоб хоронили статую Перуна. Но с другой стороны под мостами всегда клубилась нечисть. Тоже, безусловно, Господние твари, но уж больно вредные и даже опасные. Может, кто из этой напасти и пытается удержать Перуна?

Один из волхвов пошел к реке для прояснения ситуации. Другие все же продолжили обрядовые похороны идолов.

К рогатой скульптуре под мостом тем временем стали подкрадываться темные личности. Самой темной, безусловно, был "епископ" князя Глеба. Достать до Перуна ему не удавалось никак, чем бы он ни тянулся: и рукой, и ногой, и клюкой и даже кошкой. Руки были коротки, ноги - кривые, клюка суковата, а кошка - да что там кошка! С такими руками и ногами никакая кошка не в жилу! "Епископ" принялся ругаться, и его голос по реке долетал, пожалуй, до самого устья.

- Зачем ты хулой на Святого духа исходишь? - спросил у него свесившийся с моста волхв. - Она может и огорчиться.

- Невежа! - сразу же откликнулся "епископ". - "Дух" по-гречески среднего рода, так что оно и не огорчится.

- Но Ориген учил: "Мать моя, святой дух", - удивился волхв. - И на арамейском тоже - женского рода (ruah - по-арамейски, примечание автора). Я сейчас обращусь к ней, чтоб она снизошла до Перуна и приняла его.

Волхв, конечно же, совершил ошибку. Поспешность обещания только подчеркнула его беспомощность. Здесь можно было уповать только на случай, который и явился в виде пидьблянина - горшечника из села Питьбы - с длинным шестом в руках. Лохматый и злобный, он ткнул Перуна в бок, поднатужился и вывел из ледовой западни, прошипев при этом сквозь зубы: "Ты, Перушице, до сыти еси пил и ял, а нынеча поплови прочь".

- Зачем же так? - выдохнул волхв.

- Спаси его София, святой дух, - прошел в народе ропот.

Даже без слов удалившегося служителя культа нашлись в толпе зевак провидцы:

- Ох и бранным же будет этот мост, немало кровушки прольется на его настил.

Больше волхвов в Новгороде никто и никогда не видел. Может быть, приходили какие-нибудь косматые личности с бешено горящими глазами, начинали стращать народ всевозможными карами, но это непременно всегда были лишь проходимцы, уроды (hurja в переводе с финского, huraj - с ливвиковского, примечание автора). Юродивым всегда проще предсказывать беды, так у них выплескивается своя злость и немочь. Но ведь у каждого человека кроме горести случается и счастье. Пусть мимолетное, пусть даже замеченное позднее, но без него человек и жить-то не может. Если о счастье, вдруг, скажет волосатый-бородатый человек - он волхв, если же он возвещает только о напастях - это юродивый.

Исход из Новгорода старых служителей Перуна не ознаменовался моментальным триумфом новой церковной братии. Для них это событие было тоже из ряда вон выходящее, поэтому в поповской среде наступила некоторая растерянность: а, может, тоже надо было бежать? Вдруг случится очередной Потоп, а они не в курсе? Да и попривыкли попы к волхвам, если и существовало соперничество, то негласное, без фанатизма.

Как ни странно эта самая пауза в духовном руководстве городом пошла на пользу церкви. Зато обернулась во вред Глебову "епископу".

Выбравшись из-под моста, тот первым делом облачился в шитые золотом и перламутром ризы и устроил возле Софийской звонницы в Кремле показательные выступления. Хорошо поставленным голосом он пел песни на латинском языке, время от времени махал кадилом и проповедовал, что в голову взбредало.

- Ты кто? - спросили у него.

- Я епископ Бати-хана Аким, по прозванью Корсиканин.

- Корсунанин?

- Корсиканин! - гордо повторил тот и продолжал дивное представление.

Все по его речам было золотое: Батя-хан - золотой, Орден их - золотой, век грядущий - золотой. Не золотая только Ливония, отсталая и языческая. Стало быть - нет ей спасения, гибель и развал, тьма опустится, кровь прольется, ничего не останется.

Тут, как ни странно, Аким выдал если не всю правду, то полуправду - это точно. Многое вышло по его словам, да иначе и быть не могло. Религия не бывает без культуры, это закон. А культура у всех народов разная, как ни крути. Причем, что характерно, более высокая обязательно угнетается примитивной. Поэтому в религиозных рамках стало легче поклоняться мертвому телу, нежели живому. Если Иисус - то обязательно распятый на кресте, если святой Себастьян - то истыканный стрелами, даже если волхвы - то их мощи, вмурованные в собор в Кельне. Так, вероятно, проще, потому что мертвый уже не сделает ничего, что могло бы навредить его былым догмам. Все рано или поздно к этому состоянию придут. Но живым свойственно развитие, их взгляды могут меняться под воздействием полученных знаний.

А без знаний любая культура упрется в пошлость, любая религия укроется, как саваном, фанатизмом. Фанатикам дай в руки камень, так они не будут его обрабатывать - они им убьют кого-либо. Кстати, Себастьян после расстрела остался живым, но едва он вылечился, то тут же был забит камнями, на сей раз до смерти.

Может быть, ничего из рук вон плохого Аким не предлагал, но его акцент, манера держаться с собеседниками снисходительно, пустые слова, только путавшие слушателей, привели к тому, что народ начал расходиться, пребывая в состоянии, близком к прострации. А попов все не было.

Но свято место пустым не бывает. Уже впиталась в землю пролитая Глебом кровь волхва, уже окончательно осип "епископ", как в город вернулся Александр.

Не любили его ливонцы, но куда деться - власть, хоть и поддерживаемая слэйвинами. Изгнанный из города два раза, он вернулся в третий, чтобы уже наверняка, чтобы уже навсегда, чтобы в Историю. Он принял решение, но дабы его воплотить в жизнь требовалась своя церковь. Батя-хан - это не то, что нужно, он далеко, он высоко, он - вообще, поди знай, что. Гонцов, опять же, попытался грабануть, да слаб, видать. Пес с ней, с данью, пропала, но поделом пропала! Теперь у слэйвинов будет своя церковь, своя Вера, свое будущее! А у не слэйвинов?

Вот этот вопрос Александр сразу же поставил перед спешно собранными верховными попами. Теоретически они все были подчинены Бате-хану, тот даже от уплаты всяких поборов их освободил, но практически влияние батиханства было сильно лишь там, где это влияние принимали.

- Товарищи мои попы! - сказал Александр. - Или сейчас, или мы потеряны для общества навсегда.

- Прошу помедленней, - тут же встрял осипший "епископ". - Их бин не понимайт.