Аарон Дембски-Боуден - Коготь Хоруса

— Я — то, что осталось от Песни Спасения.

Дух дышал, что было редким и ненужным маскарадом жизни среди воплощенных. В каждом его вдохе мне чудился рев далекого пламени. В каждом выдохе слышались приглушенные расстоянием крики.

— Убирайся с нашего корабля, — сказал Леор, — кем бы ты ни был.

Его тяжелый болтер остался в оружейной, однако он держал топор наготове в руках.

Солнечный Жрец сцепил тонкие пальцы на коленях.

— Когда-то вы были Его волей, воплощенной в железе и плоти и посланной приструнить галактику. Я — Его воля, воплощенная в безмолвном свете и посланная направлять миллиард кораблей к дому. Я — то, что остается от Императора ныне, когда Его тело мертво, а разум умирает. Эта смерть может занять целую вечность, однако она наступит. И тогда я умолкну вместе с Его последней мыслью.

Теперь и я ощущал боль, которую испытывали мутанты и люди из экипажа. От близости Солнечного Жреца у меня пульсировали носовые пазухи. Я чувствовал, что из носа начинает течь кровь.

— Ты — Астрономикон, — произнес я.

Золотая маска склонилась в кивке.

— Я гляжу в вечность и наблюдаю пляску демонов. Я вечно пою в бесконечную ночь, добавляя свою мелодию к Великой Игре. Я — Царственный, Воплощение Астрономикона. Я пришел, чтобы просить вас повернуть назад.

Любому странствующему по пустоте известно об Астрономиконе — так называемом Луче Надежды. Это психический свет, ориентируясь на который, миллионы мутантов-навигаторов из специальных генетических линий ведут свои корабли через бурный варп. Без Астрономикона нет Империума.

Менее известно его происхождение. Империум в массе своей верит, будто маяк создается самим Императором, однако Он лишь направляет энергию. Он ее не производит. Под Имперским Дворцом ежедневно сковывают тысячу душ и приносят их в жертву жерновам машин жизнеобеспечения Императора. Оттуда-то луч Астрономикона и направляют в преисподнюю за пределами реальности. Психический вопль эхом разносится в ночи, даря человечеству путеводный свет.

Мы видим этот свет. Мы, пребывающие в Империи Ока, действительно его видим. Астрономикон дотягивается даже до чистилища, куда мы изгнаны, и для нас он не просто мистическое сияние, озаряющее варп. Это боль, это огонь, и он ввергает в войну целые миры Нерожденных.

Было бы ошибкой полагать, что здесь сила Императора сражается с армиями Четырех богов. Это не борьба порядка с хаосом, не что-то столь примитивное, как «добро» против «зла». Все это психические энергии, сталкивающиеся и сгорающие в мучительной вспышке.

Большая часть Лучезарных Миров необитаема — они сгинули в смертоносной схватке противоборствующих психических стихий. Армии огненных ангелов и созданных из пламени аватар ведут войну против всего, что окажется у них на пути. Мы называем эту область Огненным Валом. Разрыв Авернуса был столь ценен из-за своего маршрута, а не конечной точки. Он пересекал системы, навеки выжженные и лишенные жизни Огненным Валом, и выводил к более спокойным Лучезарным Мирам за его пределами. Эти звездные системы купались в психическом свете, но не горели в нем.

Проходят целые века, а в регионе не появляется ни одного корабля — ведь для нас эта область немногим больше, чем очередной аномальный участок, где проявляются неподконтрольные смертным психические силы. Механикум не раз пытался использовать духи Нерожденных, связанные с магическими телами-машинами, чтобы составить актуальную и постоянно обновляющуюся карту Лучезарных Миров. Как нетрудно представить, ни к чему толковому эти попытки не привели.

Создание, именующее себя Царственным, было еще одним аспектом силы Астрономикона. Безличностная волна психической мощи, проявившаяся не в виде света, пламени или мстящего ангела, — просто святой, совершающий личное паломничество. Призрак, восставший из беспокойных грез Императора. Признаюсь, меня нервировала его учтивость. Я ожидал ярости и огня, а не этого странного отблеска человечности.

— Зачем вы пришли? — вопросило существо. — Зачем плывете навстречу ветру хора Императора? Для вас здесь ничего нет. Ваши души кормятся завоеванием и жаждой крови. В этих волнах нечего завоевывать. Тут некому пускать кровь.

По всему стратегиуму мутанты и люди из экипажа продолжали пятиться в ужасе при виде аватары, корчась и крича. Цах'к стоял вместе с группой бойцов мостика. Они целились из старинных лазерных ружей в призрака на моем троне. Я видел, что у него из ушей течет кровь. Он сплевывал на пол кровавую слизь, запятнавшую звериное рыло, однако его винтовка ни разу не дрогнула.

Когда я посмотрел на аватару посредством чувств Цах'ка, стало ясно, откуда взялись его раны. Он видел нематериальную ауру света, которая колыхалась, словно отражение солнца в поверхности океана. Вместо голоса Солнечного Жреца он слышал вопли жертвенных псайкеров, скармливаемых духовной машине Императора.

«Я разберусь с этим существом, — отправил я импульс надсмотрщику. — Оставайтесь на месте».

— Ты причиняешь вред моему экипажу, — обратился я к Солнечному Жрецу. — Эти смертные не в силах понять твоих слов, а твоя сила ранит их.

— Я явился как Глас, не как Военачальник. Я не намерен причинять вред.

У него не было оружия, и я не ощущал в его разуме никакой ненависти. Он не питал к нам ничего, кроме бесстрастного интереса. Для него мы были диковинками, всего лишь малыми проблесками жизненной силы. Золотая маска повернулась, неторопливо описав дугу, и оглядела каждого из нас, а затем голос зазвучал снова:

— Что привело вас к свету Императора здесь, на берегах Ада?

— Пророчество, — произнес Леор.

— Верность, — поправил я его.

Царственный огладил пальцами подлокотники моего трона, обратив к нам свое страдальческое металлическое лицо. Голос существа стал мягким и почтительным.

— Мой долг просить вас повернуть назад, и потому я прошу об этом еще раз.

Мы переглянулись. Мы, воины нескольких соперничающих легионов, не понимали слов духа.

— Почему? — спросил Телемахон.

Безмятежная маска его лица была полной противоположностью агонии Солнечного Жреца.

— Чем мы опасны тебе?

— Вы не опасны мне, ибо я лишь связующая партия Песни. Вы опасны Певцу.

— А если мы не повернем назад? — поинтересовался Леор.

— Тогда в следующем стихе Песни будут не мудрость и милосердие, но огонь и ярость. Они придут — не сейчас и не вскоре, однако в свое время и в великой мощи. Тот жребий, которому вы служите, не должен быть претворен в жизнь.

Я почувствовал острый интерес Ашур-Кая. Его любопытство настолько переплеталось с восторгом, что было почти лихорадочным.