Аарон Дембски-Боуден - Коготь Хоруса

— А где твоя новая зверушка?

Леор поскреб грязными пальцами изрытое шрамами лицо, а затем отхаркнул на палубу едкий сгусток слюны. Он продолжал так делать, сколько бы раз я не велел ему прекратить.

— Я не знаю, где Телемахон. Я доверил ему управление кораблем.

Пожиратель Миров гортанно хмыкнул:

— Не уверен, что история запомнит это решение как мудрое, Хайон. Я не поверил бы ни одному мерзавцу из Третьего легиона, кричи он, что горит, даже если бы самолично его поджег.

— То же самое я сказал сардару Кадалу, когда Дети Императора устроили нам засаду. Леор, прошу тебя, не надо повторять мне мои же остроты.

Леор лишь ухмыльнулся, продемонстрировав полный рот бронзовых зубов.

Нам потребовалось еще несколько дней, чтобы добраться до самой Элевсинской Завесы. Преисподняя, где мы обустроили свой дом, огромна, и в ней, как в любом океане, есть свои течения и тайфуны, включая свирепые до непроходимости бури и островки относительного спокойствия. Реальность и нереальность встречаются здесь, но никогда не пребывают в равновесии. Наиболее явное проявление этого дисбаланса состоит в том, что почти невозможно вести флот внутрь Ока или за его пределы и при этом надеяться сохранить хоть какое-то подобие порядка. Удерживать корабли в единой формации при движении в пределах Ока уже представляет собой непростое испытание даже для умелых колдунов, навигаторов или Нерожденных. Но чтобы покинуть Око — выплыть за его беспокойные, бурные границы, — для подобного требовался талант, который непросто оценить. Именно это делало наше убежище настолько идеальным. Мы не могли с легкостью его покинуть, однако у Империума не было шансов войти. Не то чтобы он нас боялся — конечно же, нет. К тому моменту Империум Людей уже вообще едва помнил о нашем существовании.

В редких безмятежных областях Ока царит гробовая тишина, вызывающая душевную боль. Находясь на краю Элевсинской Завесы, я вспомнил, как здесь погибла целая раса живых существ. Все эти годы мы странствовали не просто среди эха рождения Младшего бога, но еще и по межзвездной гробнице империи чужих.

Завеса представляла собой огромное красно-черное пылевое облако, которое охватывало несколько давно уже мертвых звездных систем на краю Ока. Сканеры не могли проникнуть вглубь и не обнаруживали ничего, достойного разработки. Заходившие внутрь корабли — хоть их набралось немного за сотни лет — редко возвращались, а возвратившись, не сообщали ни о чем таком, ради чего стоило бы туда отправиться. В тех немногочисленных рапортах, которые мне доводилось видеть, даже не упоминалось об обнаружении каких-либо планет. Возможно, при рождении Младшего бога их поглотило целиком.

Многомесячное путешествие вывело нас на границу Завесы, и «Тлалок» поплыл, раскинув сканеры ауспиков вдаль и вширь. Анамнезис ничего не слышала, не осязала и не чувствовала внутри пелены.

— Заводите нас внутрь, — велел я экипажу мостика.

«Тлалок» вошел в Завесу, и его окутала тьма, а сканеры ослепли. У нас не было никакого пункта назначения. Ни Фальк, ни обрывочные описания, данные Саргоном, не указали нам подлинного направления. Мы просто пошли в пыль, подняв щиты и зарядив орудия.

Ничего в первый день. То же самое на второй, третий, четвертый, пятый. На шестой день мы прошли сквозь поле астероидов, которое едва могли разглядеть. Его размеры и плотность оставались для нас загадкой, пока мы с Ашур-Каем не раскинули ментальную сеть и не повели корабль, насколько могли это сделать в липком мраке.

«Когда-то это была планета», — передал он мне через несколько часов.

Я не ощущал никакого эха, подтверждавшего его слова.

«Почему ты в этом уверен?»

«Я это почувствовал, когда мгновение назад один из камней ударился о пустотные щиты. Почувствовал отголоски жизни. Это поле астероидов когда-то было планетой».

«Что ее уничтожило? Что разбило на куски?»

«Увидим, не так ли?»

— Гравитационная тяга, — возвестил один из сервиторов, подключенных к рулям.

Усиление гравитации означало близость крупного небесного тела. Останки разрушенной планеты? Самый большой из кусков?

В конечном итоге мои подозрения мало что значили. Следовать за вектором гравитации было невозможно — она дергала нас туда-сюда, не подчиняясь законам природы и не показывая своего источника. Как будто остатки планеты двигались, а вместе с ними дрейфовало и астероидное поле.

— А вот теперь мы заблудились, — заметил Леор по истечении первой недели.

Я мог лишь кивнуть.

На десятый день я сдался сну. Мне снилось то же, что и всегда, — волки, воющие на улицах горящего города.

Но впервые за десятки лет этот сон перетек из старого воспоминания в нечто большее. Мне снился дождь. Дождь, обжигавший мою кожу едкими укусами. Дождь, падавший с грязно-мраморного неба на замерзшую твердь гладкой, словно стекло, белой скалы. Когда дождь пролился на землю, то въелся в лед с шипением и паром. Когда он побежал по моим губам, у него оказался вкус машинного масла. Когда он затек в мои открытые глаза, кислота разъела зрачки и белое марево передо мной стало угольно-черным.

Я проснулся и провел кончиками пальцев по закрытым глазам.

— Ты это почувствовала? — спросил я вслух.

С другого конца комнаты раздалось ответное рычание моей волчицы.

— Аас'киараль, — произнесла Нефертари, назвав планету ее эльдарским именем.

Телемахон усмехнулся. Как и я, он говорил на чужом наречии моей подопечной, хоть я и предпочитал не знать, каким образом он его выучил.

Я понимал, что его рассмешило. Планета более не заслуживала названия «Песнь Сердца». Ее поверхность катарактой затянули набухающие штормы, которые накрывали весь мир молочными облаками. Небесный барьер нарушали беспорядочно пляшущие молнии.

Среди моих наиболее религиозных братьев бытует верование, будто все миры обладают душами. Если это так, дух Аас'киараль был ожесточен и болен, неприветлив к пришельцам извне. Самая тяжелая из нанесенных ему ран и стала источником астероидного поля — половины планеты просто не существовало. Столь ужасный удар должен был полностью уничтожить планету, но Аас'киараль продолжала жить изуродованной, плывя в колоссальном пылевом облаке. Мир-калека, не способный увидеть собственное солнце.

Мы стояли у командного трона, наблюдая за серо-белым изображением на оккулусе. Остатки планеты не могли бы существовать нигде, кроме как в Великом Оке, где законы реальности подчиняются капризам разумов смертных. Невооруженным глазом невозможно было определить, что ждет нас на поверхности. Сканеры ничего не сообщали. Сенсорный зонд, запущенный в свернувшуюся атмосферу, как того и следовало было ожидать, тоже не передал ничего.