Алексей Пехов - Ткущие мрак [СИ c издательской обложкой]

— Прощаю. И вас, и вашего молчаливого друга, — искренне ответила она, не видя причин для обид. Утренний эпизод показался скорее забавным, чем неприятным. Потом она вспомнила фразу, которую как-то слышала от Мильвио. — Пусть Шестеро хранят вас в служении вашему господину.

На этот раз их поклоны выглядели безупречно.

Моника отвела гостей герцога в большие покои, с балконом. Далеко внизу прекрасный сад. Здесь открывался вид на излучину Пьины, город, лежащий на противоположном берегу, бесконечные купола храмов и богатых особняков. Вечерело, и солнце садилось прямо перед окнами.

Появились пятеро служанок. Быстрых, аккуратных, сметливых, понимавших любой жест Моники, руководившей ими. Пришел портной с четырьмя помощниками, чуть испуганный срочным вызовом и постоянно извиняющийся, что не может сшить платье в такой срок, а лишь подогнать из тех, что у него есть.

Предложил ей на выбор: шерсть, лен, шелк, фастиан, дамаст, тафту.

Она, как дитя севера, выбрала шерстяное сукно, и перед ней спустя несколько минут выложили два десятка платьев разных расцветок и фасонов. Бланке понравился шелк.

В итоге Шерон остановилась на бледно-сером оттенке, с завязками на лифе и широкими, по моде Треттини, рукавами. Бланка, проведя по тканям пальцами, выбрала зеленый и теперь, под придирчивым взглядом Моники помощники портного подгоняли на ней одежду.

Шерон отказалась от туфель, предпочла свои ботинки, мягкие и удобные, а когда Моника попросила не брать с собой сумку, ответила:

— И сумка, и пояс с сумочками останется со мной. Под то, что я выбрала, они подойдут.

— Госпожа, к герцогу…

— Не кажется ли тебе странным бояться кинжала, когда у меня есть куда более опасное оружие? — спросила Шерон. — Открой сумку, открой подсумки. Убедись, что там нет ничего острее стилоса. Я разрешаю.

Черноволосая заколебалась и в итоге не стала этого делать. Указывающая благодарно кивнула, одобряя такое решение.

— Вашей сестре придется ждать здесь. С этим будут проблемы, госпожа?

— Если только Бланка не станет скучать.

— Ее окружат надлежащим вниманием.

— Тогда предпочитаю ожидать в библиотеке. И пришлите ко мне служанку, которая умеет читать, — попросила госпожа Эрбет.

— Я сама вас провожу, как только отведу госпожу. И прочту все, что вас заинтересует.

От драгоценностей Шерон тоже отказалась. Это был не Кариф, но она не видела причин вдевать в уши сокровища, а также украшать ими пальцы и шею. Ни к чему. Ее черно-белые волосы собрали в высокий хвост, закрепили тонкой металлической сеткой из серебра, украшенной мелкими, блестящими на закатном солнце темными камушками.

Перед выходом Шерон взглянула на себя в зеркало и втайне порадовалась тому, что увидела. Она все еще оставалась собой. Не та женщина, которая шла на встречу с Азимом Эш-Тали, с накрашенными глазами, умащенными маслом волосами и в серфо, облегающем фигуру.

Здесь же, несмотря на дорогую одежду, из зазеркалья на нее смотрела Шерон из Нимада.

— Буду ждать тебя, дорогая сестра, — на прощание сказала ей Бланка, с помощью одной из служанок присаживаясь в глубокое кресло.

В отличие от Шерон она выглядела куда более эффектно и благородно. Что и неудивительно. Аристократка, пускай и не из герцогов, все равно остается аристократкой. Шелковое ли платье на ней или грязная и порванная за время пути через Мертвые земли юбка.

Моника провела ее через два крыла, а затем коридором, пол которого был выложен деревянным паркетом, отлаченным до зеркального блеска, а потолок словно сплетен из зимнего кружева. Вверх по лестницам, ступени которых укрыты алыми коврами, затем вниз. После — платформа, мягко движущаяся в прямоугольной шахте.

— Магия? — заинтересовалась Шерон.

— Не ведаю, госпожа. Подъемников во дворце много, иначе бы слуги и гости сбились с ног, поднимаясь в башни. Там очень высоко. Эти платформы существуют с тех пор, как здесь жили таувины. Во всяком случае, так говорят.

— Давно ты служишь герцогу?

Женщина, если и удивилась вопросу, то ничем этого не показала:

— Уже больше десяти лет, госпожа. Когда-то я оказывала его светлости услуги, но сейчас работаю на одного из советников владетеля. Теперь мне приказано оказывать помощь вам.

— И ты этому рада?

— Я не вижу ничего оскорбительного, если вы об этом, госпожа. Тот, кто приходит служить во дворец Каскадов, обычно понимает, кто отдает приказы и кому следует подчиняться, если, конечно, желает, чтобы Ворота Печатей перед ним не закрылись. Служить здесь — достойная работа. И я хорошо ее исполняю.

В последней фразе была не похвальба, не гордость. В ней звучало достоинство человека, знавшего себе цену.

— Похвально. Я слышала, что у его светлости собственная цирковая труппа и она одна из лучших в мире.

— Вам нравятся представления цирковых?

Шерон отметила про себя слово «цирковые». Интересно, хотя, с другой стороны, это может быть всего лишь дань вежливости, или кто-то из хозяев Моники, увлеченный артистами, не терпит от слуг слова «циркачи».

— Те, что я видела — да. Бродячие цирки и люди, что выступают на площадях.

— В труппе его светлости лучшие. Победители фестиваля, звезды цирков. Каждый из артистов. Любой артист счастлив получить приглашение и остаться в Каскадном дворце, чтобы радовать владетеля и его гостей.

— А ты? — Шерон вспомнила кое-что.

— Простите, госпожа? — не поняла Моника.

— Ты больше не радуешь владетеля и его гостей?

Женщина в платье цвета слоновой кости запнулась, остановилась:

— Как вы?..

— Я выступала сезон в цирке. — И, видя недоверие в глазах служанки, добавила: — Один из перекати-поле, пять фургонов, маленькая труппа.

— И кем вы были? — Моника все еще сомневалась.

— Ассистентка метательницы ножей. И ты знаешь, что цирковые часто рассказывают обо всем, что видели, слышали от других коллег. От них мне известно о талантливой воздушной гимнастке Монике, которая поразила его светлость своим выступлением и была принята в труппу. Это ты?

Слышала она об этом от Тэо. О Монике, которая некогда была рядом с ним и выбрала золотую клетку вместо трясущегося фургона и дороги.

Маска спокойствия на мгновение оставила служанку, в первый раз появилось нечто похожее на искреннюю улыбку, пускай и печальную.

— В прошлой жизни, госпожа, когда мне было девятнадцать. Я выступала во дворце три года.

— А после?

Моника не хотела говорить, но ответила:

— Повредила запястье, и с выступлениями пришлось попрощаться. Но его светлость был благосклонен и позволил остаться. Меня научили другим… — пауза, словно она засомневалась в слове, — трюкам и остались добры ко мне. Я плачу, чем могу, госпожа.

Шерон подумала, что, возможно, Монике до сих пор больно от того, как сложилась ее жизнь. У нее был успех, она жила ради любимого дела. Ведь все цирковые дышат тем, что делают. И вот такой итог.