Брайан Ракли - Рождение Зимы

— Он знает. Его мысль. Другой дороги нет, — сказал Варрин.

Оризиан опустил голову. Он почувствовал себя несчастным, одиноким и беспомощным. Такое с ним было только один раз. Пять лет назад, когда черная лодка уплывала из Колгласа на остров Могилу, унося тела, завернутые в ослепительно белые простыни.

— Вы должны были сказать мне… — Голос у него прервался. В этот момент он почувствовал слабое, трепещущее прикосновение. Это его погладили длинные, дрожащие пальцы Иньюрена.

— Крепись, Оризиан. — Веки на'кирима задрожали. — Будь сильным. Я пока останусь здесь. А ты должен идти.

— Я не хочу оставлять тебя здесь, — простонал Оризиан.

— Должен, потому что я прошу тебя об этом. Ты всегда доверял мне, должен верить и в этом. Эглисс идет за мной. Я его слышу. В глубине души. Я потому и зашел с вами так далеко, чтобы привести его на это место, откуда он не сможет пойти дальше. Его киринины не захотят пойти за дин хейр. И Эглиссу они будут не нужны, если у него буду я. Но ты должен двигаться. Могут прийти другие: Горин-Гир или кто-нибудь еще хуже.

Оризиан тряхнул головой.

— Где Эсс'ир? — спросил Иньюрен.

Эсс'ир подошла и опустилась рядом с ним на колени.

Оризиан не следил за тем, что происходило между ними. Они о чем-то говорили на текучем языке Лис, а его рассудок словно оцепенел, он не мог отвести глаз от изящной руки Иньюрена, все еще лежавшей рядом с его рукой. По тону на'кирима он понимал, что тот о чем-то спрашивает. Она ответила не сразу. Ее брат вдруг сделал несколько быстрых шагов к ним и что-то выпалил. Он был сердит. Эсс'ир ответила, а ее брат резко развернулся и направился в сторону дин хейна. Иньюрен улыбнулся. Эсс'ир наклонилась и поцеловала его.

— Иди, — прошептал Иньюрен.

До Оризиана не сразу дошла эта команда. Он опять отчаянно затряс головой.

— Забери его, Рот, — сказал Иньюрен.

Эсс'ир встала и пошла прочь. Плечи у нее были напряженные, как будто только их силой у нее что-то держалось внутри.

Рот схватил Оризиана за руку и сказал:

— Пойдем.

Эньяра встала на колени рядом с на'киримом и обняла его:

— Прощай, — прошептала она, поднялась и пошла следом за киринином.

— Оризиан… — начал Рот, но Оризиан выдернул у него руку и обхватил Иньюрена, как до этого сделала его сестра. Он попытался приподнять тело Иньюрена и прижать его к себе. Он чувствовал, как поднимаются и опадают ребра на'кирима, слышал прерывистое дыхание.

Иньюрен сказал ему в ухо:

— Уходи. Он уже близко. Иди, Оризиан. Я тебя не забуду.

— Мы увидимся снова, — ответил Оризиан и позволил наконец Роту поднять себя на ноги. Тот осторожно повел мальчика.

Лес дышал мягким вечерним дыханием, от самого легчайшего ветерка покачивая веточками. Сова, устроившаяся на самом высоком дубе, изредка мигая, наблюдала, как внизу спешат какие-то легконогие существа. На невысоком скалистом холме медведь, вынюхивавший насекомых в забитых всякой трухой трещинах, поднял голову и начал вертеть носом во все стороны, потом, раздраженно сопя, слез со скалы и убрался подальше. Какие-то скачущие существа пронеслись мимо холмика, то исчезая на мгновение в лесу, то опять появляясь. От их легких прыжков мыши попрятались в мягкий мох. Засохший лист, едва ли не последняя крупица осени, одиноко падая, кружился по спирали, но опять взвился и некоторое время еще кувыркался вслед за промчавшимся вниз существом.

Иньюрен безучастно смотрел на реку. Сзади него был дин хейн. В ушах грохотал водопад. Еле-еле пробивалось зимнее солнце и освещало только самые верхушки утесов, острые края которых уходили в небо. Как красиво! Он всегда любил это время года.

Перед внутренним взором проплыло лицо. Эсс'ир. На всегда спокойном лице читалась такая боль, что с этим трудно было примириться. Он отбросил видение и стал смотреть на лес, что стоял вниз по течению. Он ждал. Сколько придется ждать, он не знал.

Иньюрен думал о том, как странно все кончается. Неужели все так легко кончится? Может, конечно. Его путь был соткан из тысяч маленьких случайностей: один блуждающий на'кирим случайно встретил хорошего человека в замке на море; другого на'кирима снедают гнев и горечь; когда-то, давным-давно, женщина в лихорадочном припадке посеяла семена культа, и они спустя многие годы проросли, чтобы восстановить Тана против Тана; стрела из темноты. Всего одна стрела.

Он увидел тени, мелькавшие среди деревьев. Больше никаких признаков их приближения не было. Просто он знал, что это были они. Они появились сначала поодиночке, потом вышли и остальные. Киринины стояли широким полукругом и смотрели на него. И опять не было никаких звуков кроме шума воды.

Иньюрен слегка колебался. Потребуются ужасные усилия, чтобы встать на ноги. Хотя боли вроде бы сейчас не было, но любое напряжение может повредить что-нибудь внутри. У него было такое ощущение, будто его мысли стремятся рассеяться и унестись вверх. Он должен удержать их. Он взглянул наверх. Небо было чистым и голубым. Воздух казался таким прозрачным, что можно было бы увидеть тот край света, где не давят близкие, как здесь, скалы. На мгновение Иньюрену показалось, будто он всплывает к этому синему простору, но усилием воли ему удалось вернуть себе ясное сознание.

Вот и Эглисс появился верхом на вороной лошади. На'кирим проехал сквозь линию кирининов и смотрел на Иньюрена. Лошадь тяжело поводила боками и приплясывала на мягкой, влажной земле.

Эглисс отдал повод одному из кирининов, соскочил с седла, похлопал лошадь по холке и пошел вперед.

— Ты плохо выглядишь, — чуть склонив голову набок, сказал он.

— Я устал, — согласился Иньюрен. В уме у него слова прозвучали четко, на самом деле он произнес их невнятно и с трудом.

Эглисс сдернул перчатки, заткнул их за пояс и сжал пальцы. Лошадь еще топталась у него за спиной и помахивала головой.

— Ты умираешь? — спросил Эглисс.

Иньюрен закрыл глаза и ответил:

— Да.

— Давай вернемся со мной. У Белых Сов есть хорошие целители. Может, ты еще выживешь.

Иньюрен осторожно покачал головой, он боялся головокружения:

— Нет.

— Но это же глупо. Зачем умирать такой никчемной смертью? Научишь меня всему, что знаешь, останешься со мной.

Иньюрен молчал. Что-то поднималось из живота к груди. Ноги, прежде такие тяжелые, теперь стали легкими, почти невесомыми. Он слышал, как слабо бьется его сердце.

— Не покидай меня. Ты мне нужен. Пожалуйста, — тихо попросил Эглисс. Он умолял, он был почти в горе.

— Я не могу остаться, — ответил Иньюрен. Он прилагал огромные усилия, чтобы отчетливо видеть лицо собеседника. Как будто красная тонкая сетка была натянута на глазах у Эглисса, и кожа у него была, как у трупа. Воспаленная рана портила нижнюю губу. Имелись и другие, не столь явные знаки, которые только Иньюрен мог прочесть.