Наталия Ипатова - Ангел по контракту

Они простились, дракон взмыл в небо и растаял в нем, как воспоминание. Санди бодро зашагал по лесу. Тут царила поздняя осень. Черные узловатые ветви уже освободились от груза листвы, пружинившей под его ногами и игравшей всеми цветами благородного увядания. Сквозь редкие стволы чахлых берез и осин проглядывало серебристое зеркало узкого озера. Несмотря на пасмурность, воздух был прозрачным, и Санди видел далеко и четко, и всюду было одно и то же: страдальчески искривленные черные ветви и роскошный упругий ковер под ногами, сплошь покрывавший коряги, похожие на изувеченных животных. Снега не было, его запретил Светлый Совет, но предзимьем пахло в воздухе; казалось, что снег должен пойти завтра. Хотя Санди знал, что не пойдет. Вдруг это решение Совета показалось ему отвратительным. Ведь если бы снег пошел, он рано или поздно стаял бы, и все эти замерзшие деревья зазеленели бы, и здесь вновь объявилась бы жизнь. Бессмертие этой поры очень напоминало смерть, и он ускорил шаг, чтобы миновать эти рощи и выйти к своей цели.

Через три часа он стоял посреди обширной поляны, покрытой бурой травой, и узнавал ее. Он узнал даже тот пригорок, на котором некогда стоял крест. Только сейчас здесь не было ни души. Понижавшийся край поляны утопал в густом тумане того цвета, какого, по утверждению Сверчка, теперь стал он сам. Он очень быстро нашел источник, обложенный в знак почтения большими камнями. Странно, но к нему не было никакой очереди. Во всем этом опустевшем месте было нечто мистическое, жутковатое, и в то же время страшно притягательное. Ему захотелось сесть, расслабиться, закрыть глаза. Он встряхнулся, встал на колени и погрузил флягу в источник, следя, как из ее горлышка вылетают стремительные пузырьки.

— По какому праву, сударь, вы берете воду из этого источника? — раздался над его ухом голос, в котором он явственно различил нечеловеческие интонации.

Без напрасной паники Санди поднял голову и встретил устремленные на себя глаза самого настоящего белого единорога.

— По праву того, кто первым пил из него, — спокойно ответил он. — А почему ты спрашиваешь? Ты охраняешь Источник?

— Да, — сказал единорог, по-лошадиному склоняя голову набок и рассматривая Санди янтарным глазом. — Я узнаю тебя, Белый принц. Ты имеешь право на эту воду, ведь она здесь лишь благодаря тебе. Пей и бери в запас. Это место твоего подвига, и я выражаю тебе свои восхищение и преданность.

Его шерсть была шелковистой, туманной и окутывала его легким тонким облаком, в котором сам единорог казался нечетким, как будто расплывающимся в ореоле. Детские мечты ожили в памяти Санди.

— Можно тебя погладить? — нерешительно спросил он.

— Ты ведь не станешь на этом настаивать? — полуутвердительно спросил единорог. — Мы же известные недотроги. Извини, нам очень тяжело находиться в обществе людей. Этот запах… Среди вашей породы очень вкусно пахнут только совсем юные девушки. Если бы у тебя была дочь, она могла бы делать с любым единорогом все, что ей заблагорассудится, хоть верхом скакать.

— У меня есть дочь, — Санди улыбнулся. — Я рад буду вас познакомить. Я вовсе не навязываю тебе свое общество и вскоре пойду своей дорогой. Ты живешь здесь совсем один?

— Не совсем, — признался единорог. — Обретается здесь один поэт-отшельник из эльфов. Говорит, мол, это место навевает на него вдохновение. Не знаю. По мне так он все сидит возле источника, закрыв глаза: то ли спит, то ли медитирует. Ни разу не видел, чтобы он что-то писал, ни разу не слышал, чтобы он что-то декламировал. Может, у него такое состояние души, а может, он наркоманит. Ох!

— Что это? — прошептал Санди, инстинктивно пригнувшись, но тут же сообразив, что это не поможет — посреди поляны он был как на ладони, особенно при обзоре сверху.

В темнеющем небе над их головами, на фоне круглой, призрачно-бледной луны кружила какая-то странная тварь. Краем уха Санди услышал легкие быстрые шаги, и скорее ощутил, нежели увидел, как к их компании присоединился бледнолицый коротышка в зеленом камзоле, с большим — выше собственного роста — луком в руках.

— Опять прилетел, — шепотом сказал эльф.

Это был тот самый поэт. Тварь, кружащая над ними, ловко ловя восходящие потоки, более всего напоминала скелет огромной летучей мыши: точно такими же были широкие перепончатые крылья; то одним, то другим она взмахивала для равновесия и поворачивалась, используя в качестве руля длинный змееподобный хвост. Она просвечивала насквозь, демонстрируя сложную конструкцию не то скелета, не то каркаса, и сама явно рассматривала их. Санди глядел, как зачарованный, уловив в этой опасной игрушке Черного Замка свойственную им инфернальную красоту модерна. В когтях тварь держала клетку в форме тетраэдра, и Санди удалось различить в ней нечто вроде человеческой фигуры, управлявшей всем устройством. Он разглядел даже блеск металлических заклепок на одежде. То же самое увидел, должно быть, и эльф, закинувший руку за спину словно бы в намерении почесаться, а на самом деле потянувший из колчана стрелу. Та легла на тетиву, и лук был вскинут к небу.

— Сейчас я сниму его, — пробормотал стрелок.

Словно почуяв опасность, тварь начала петлять, заваливаясь на крыло и резко снижаясь. Острие стрелы в точности повторяло все ее движения, щеки стрелка от напряжения превратились в переплетение желваков.

— Не надо, — прошептал Санди. — Прошу вас. Это же настоящий мастер.

Единорог и эльф недоуменно оглянулись на него, и в ту же секунду тварь исчезла с неба, слившись с тонущим в сумерках ландшафтом. Наступала ночь, и ее неплохо было бы провести в каком-нибудь безопасном месте. Эльф повел их к себе. В близлежащей роще у него стоял крытый листвой шалашик. Они развели костер, поужинали припасами, от которых единорог отказался, затем эльф очертил вокруг шалаша и полянки охранный круг и старательно заколдовал его.

— От злобной нечисти, — пояснил он и завалился спать в шалашике.

Санди последовал его примеру, а единорог дремал, стоя возле угасающего костра. Их разбудило среди ночи истеричное, переходящее в визг ржание. Единорог вопил так, будто его резали. Санди вылетел из шатра и увидел мечущийся клубок тел, одно из которых было призрачно сиявшим собственным светом единорогом, а другое — тощей, угловатой, распластавшейся на единорожьей спине черной тенью. Шея единорога была стиснута локтевым сгибом нападавшего в борцовский захват, голова запрокинута, а к горлу, видимый в свете луны и шерсти единорога, шел широкий стальной нож. Его и вправду резали. Недолго думая, Санди метнул в нападавшую тень наспех скатанную в шар Силу, а следом прыгнул сам, распластавшись в воздухе и обрушившись на спину свалившегося наземь противника. Хотя Санди сразу удалось подмять его, впечатление было такое, будто он дерется с донельзя царапучим и кусачим котом. Ему приходилось все время помнить про нож, удерживая это костлявое, необыкновенно сильное для своего размера, жилистое бьющееся тело, и все равно раза два он был весьма болезненно укушен. Наконец, одержав победу лишь за счет большей силы и массы, он подтащил накрепко спеленутого энергетическими нитями противника поближе к костру, который спешно раздувал эльф. Единорог мелко дрожал и взвизгивал: