Стивен Эриксон - Буря Жнеца

«Да» , – подумал тогда Блистиг, – «Похоже, я знаю, кто напомнил. О боги, мы все знаем».

– Мы тоже калеки. В сердцах наших. Каждый из вас знает.

И потому мы носим на поясах кости. Наследие отрубленного пальца. Да, мы можем лишь чувствовать горечь. – Она помедлила, выпрямив спину. Казалось, молчание грызет изнутри ее череп.

И продолжила: – Охотники будут говорить на своем тайном языке. Мы плывем, чтобы добавить новое слово к нашей истории. Может оказаться, что оно станет последним. Я так не думаю, но лик грядущего закрыт тучами – мы не можем видеть. Мы не можем узнать.

Остров Сепик, протекторат Малазанской Империи, ныне лишен признаков жизни. Все люди на нем, каждый мужчина и каждая женщина, были приговорены к бессмысленной гибели. Мы знаем лицо убийцы. Мы видели черные корабли. Мы видели, как разворачивалась их зловещая магия.

Мы – малазане. Остаемся ими, как бы не судила императрица. Достаточная ли это причина, чтобы дать ответ?

Нет, недостаточная. Сочувствия всегда недостаточно. Как и жажды отмщения. Но для того, что нас ожидает… возможно, этого будет достаточно. Мы Охотники за Костями. И мы плывем за новым словом, новым именем. За новым Ареном, Рараку, И’Гатаном. Мы пересекаем полмира в поисках первого имени, которое станет поистине нашим. Не разделяемым никем. Мы плывем, чтобы дать ответ.

Это не все. Но я умолкаю. Я только передам вот такие слова: «Ожидающее вас в сумрачном финале старого мира произойдет без свидетелей». Слова Т’амбер.

Последовало новая долгая пауза.

– Суровые слова. Возможно, они способны породить озлобление – если мы в слабости своей допустим такое. Но вот что скажу я, ваш командир: мы станем свидетелями своих дел, и этого будет достаточно. Этого должно быть достаточно. Всегда.

Даже сегодня, год спустя, Блистиг сомневался, сказала ли она именно то, что требовалось. По правде говоря, он не совсем понимал, что же именно она сказала. В чем смысл сказанного. При свидетелях, без свидетелей – неужели есть разница? Но он знал ответ, хотя не мог ясно выразить свое знание. Нечто шевелилось глубоко в яме его души, словно мысли стали черными водами, лелеющими незримые рифы, принимая формы, изменить которые не сможет даже незнание.

«Ну как можно облечь в слова такое? Как можно понять смысл?

Но черт меня подери, она смогла. Тогда, год назад. Смогла».

Без свидетелей. В этих словах таится преступление. Полнейшая несправедливость, против которой он восставал. Безмолвно. Как любой другой солдат Охотников за Костями. Может быть. «Нет, я не ошибаюсь – я видел что-то в их глазах… я могу это видеть. Мы восстали против несправедливости, о да. То, что мы сделаем, не увидит никто. Наша судьба не отмерена.

Тавора, что же ты пробудила? И, Худ нас побери, почему ты решила, что мы готовы выполнить задачу?»

Дезертирства не было. Он не понимал. Он думал, что никогда не поймет. Не поймет, что случилось той ночью, что было сделано той непонятной речью.

«Она сказала нам: мы никогда не увидим своих любимых. Именно это и сказала. Не так?

И что нам остается?

Любить друг друга, вот как я думаю.

Мы станем свидетелям самим себе.

Может быть. Пока и так сойдет.

Но мы здесь. Прибыли. Флот… флот горит – боги, как она смогла решиться? Ни одного транспорта не осталось. Сгорели, пошли на дно у чертова берега. Мы… отрезаны.

Добро пожаловать в империю Летера, Охотники за Костями.

Увы, мы не в праздничном настроении».

Коварный лед оказался позади – горы льда, заполнившие море и заползшие на Фентскую Косу, круша все на своем пути. Не осталось руин, над которыми задумывались бы жители некоей далекой эпохи будущего; ни одного признака существования людей не осталось на исцарапанном камне. Лед – это уничтожение. Он не подобен песку, просто скрывающему следы. Такой смысл вкладывали в него Джагуты: устранение, возврат к состоянию голого камня.

Лостара Ииль покрепче закуталась в подбитый мехом плащ и вслед за Адъюнктом пошла на носовую надстройку «Пенного Волка». Перед ними защищенная гавань, в которой встали на якоря полдюжины судов, в том числе «Силанда», скрывшая кучу тистеандийских голов под просмоленным брезентом. Она вспомнила, как трудно было отобрать у Геслера костяной свисток; а среди солдат двух взводов, составивших команду проклятого судна, только один решился использовать эту штуку. Капрал Мертвяк. Даже Синн его не коснулась.

Перед тем, как флот разделили, были произведены перемещения между ротами и взводами. Стратегия новой войны требовала изменений – а, как оказывается, мало кто испытывает восторг перед изменениями. «Солдаты – на редкость консервативные ублюдки.

Ну, по крайней мере мы отстранили Блистига от реального командования. Этот тип хуже старого, пораженного ревматизмом пса».

Лостара дожидалась, когда командир подаст голос. Повернулась, чтобы бросить взгляд на «Престол Войны», блокирующий выход из гавани. Сейчас это последний корабль Напасти в здешних водах. Она надеялась, что его хватит для предстоящего дела.

– Где сейчас взвод сержанта Корда? – спросила Адъюнкт.

– На крайнем севере острова. Синн отгоняет лед…

– Как? – Тавора задавала этот вопрос не в первый раз.

И Лостара смогла дать тот же ответ, что и прежде: – Не знаю, Адъюнкт. – Она нерешительно продолжила: – Эброн думает, что лед умирает. Разрушение джагутского ритуала. Он заметил, что отметка уровня воды на берегах острова раньше располагалась гораздо ниже.

Адъюнкт промолчала. Казалось, сырой и холодный ветер ее не беспокоит – только лицо побледнело, как будто кровь ушла от поверхности тела. Она очень коротко обрезала волосы, устраняя всякий намек на женственность.

– Гриб говорит, что мир тонет, – сказала Лостара.

Тавора чуть пошевелилась и подняла голову, глядя на пелену облаков. – Гриб. Ещё одна тайна, – произнесла она.

– Кажется, он может общаться с нахтами, что само по себе примечательно.

– Общаться? Похоже, их не разорвешь.

«Пенный Волк» прошел мимо кораблей на якоре, направляясь к каменному пирсу. Там виднелись двое. Наверное, сержант Бальзам и Мертвяк.

– Идите вниз, капитан, сообщите всем, что мы вот-вот сойдем на берег.

– Слушаюсь, сэр.

«Оставайся солдатом», напоминала себе Лостара. Эти слова шепотом проносились через ее разум сотни раз на дню. «Оставайся солдатом, и пошли всё прочее к чертям».

Когда первые лучи рассвета выбелили восточное небо, конный отряд летерийцев загремел копытами по узкому прибрежному тракту. Слева от них были извивы старого берега, справа – непроходимая чаща. Дождь превратился в вязкий туман, усиливавший прощальную хватку темной ночи; стук копыт казался странно тихим, он заглох сразу же, как только последний всадник скрылся из вида.