Стивен Эриксон - Буря Жнеца

– Знаю. Но не сегодня.

– Потом? – Клюв подобрал восковых поселян.

– Посмотрим.

Бывают решения, которые не кажутся решениями; иногда выбор делается неосознанно. Так случается и в детстве, и у взрослых людей. Прижав к себе восковичков, Клюв вышел на солнцепек. Стояли жаркие дни середины лета – солнце пекло, и фигурки заплакали от радости, едва он выстроил их вдоль старого межевого камня, который давно уже ничего не обозначал.

Камень находился на расстоянии семнадцати маленьких шагов Клюва. Он врос в землю на краю дороги, которая затем поворачивала и спускалась к мосту над речкой (в ней раньше жили гольяны, а потом река пересохла и гольяны умерли, ибо могут дышать лишь под водой). Он выстроил восковичков и вдруг вспомнил, что надо кое-что спросить у брата.

Неудачные решения, загадочный выбор.

О чем он хотел спросить? Воспоминаний не осталось. Память об этом исчезла, расплавилась. Тогда стояла сильная жара…

У входа он снова увидел брата – тот сидел, свесив ноги с балки – потом скользнул вниз, но не упал на пол – обвязанная вокруг шеи вереска поймала его на полпути.

Тут же лицо его стало синим, язык высунулся, глаза вылезли на лоб. Брат плясал в воздухе, пиная столбы солнечного света.

Клюв бросился к нему – брат неудачно поиграл с веревкой, она его душит! Схватил руками дергающиеся ноги и попытался поддержать тело. Изо всех сил.

Он стоял и кричал – или не кричал, потому что это было заброшенное место и на помощь надеяться не приходилось.

Брат попытался отпихнуть его. Брат ударил кулаком по макушке Клюва, но не сильно, потому что Клюв был маленьким и руки брата почти не доставали до него. Так что Клюв продолжал держать.

Огонь пробудился в мышцах его рук. Плеч. Шеи. Ноги подгибались, потому что ему приходилось стоять на цыпочках – если он перемещал руки ниже колен брата, тот сгибал колени, отпихивался и снова начинал задыхаться.

Все тело Клюва пылало.

Ноги не слушались его. И руки тоже. Он слабел, и брат задыхался. По лицу и ладоням Клюва потекли струйки мочи. В воздухе вдруг мерзко запахло – брат никогда прежде не портил воздух. Во всем виновата неудачная игра с веревкой!

Клюв больше не мог. Вечная проблема младшего брата, каковым был он. Судороги наконец прекратились, ноги брата стали мягкими, податливыми. Ногти руки легонько поцарапали щеку Клюва, но лишь потому, что Клюв дернулся. Сами по себе руки были неподвижны.

Хорошо что брат больше не борется с ним: значит, он сумел ослабить петлю и отдыхает. Это было хорошо, потому что Клюв мог лишь висеть, держась руками за колени брата.

Он оставался в таком положении, пока в третий ночной звон сарай не осветил фонарь одного из посланных на поиски детей слуг.

За остаток жаркого дня солнце разрушило всех его восковичков, превратив лица в маски горя. Клюв больше не подходил к ним, не пытался вернуть на лица радость. Куски воска так и сидели на ничего не означающем межевом камне, все сильнее оплывая день за днем.

После ухода брата в доме было много забот и проблем. Но все окончилось, очень скоро окончилось.

Он не понимал, почему вдруг вспомнил о брате сейчас, когда заставил каждую свою свечу воспламениться, чтобы спасти друзей. Очень скоро он перестал различать их лица – только смутные пятна. Капитан, Кулак, все солдаты, что стали ему друзьями – он позволил своему свету обнять их, предохранив от ужасающей темной магии, что обрушивалась с высот.

Магия переросла возможности семерых волшебников. Они создали то, что угрожало уничтожить их самих; но друзей Клюв не позволит тронуть! Он еще усилил сияние свечей. Он сделал его осязаемым, плотным. Достаточно ли? Он не знал, но должен был сделать все от него зависящее, ибо без друзей он останется один, совсем один.

Ярче, горячее… воск свечей начал рассыпаться облаком капель, пылающих словно солнце искр. Одна, другая. Когда начали прогорать все цветные свечи, оставалась еще одна. Белая.

Когда потоки всех свечей слились в единый, расходящийся от него вихрь, он ощутил, что просветляется, избавляется от грязи – жрецы называют это очищением, но что они знают об очищении? Оно не имеет ничего общего с приношениями крови и денег, с постом и самобичеванием и бесконечными песнопениями, от которых немеют твои мозги. Ничего подобного. Очищение, как понимал сейчас Клюв, означает конец.

Все сияло, словно светясь изнутри. Недавно бывшая черной стерня занялась яростным огнем. Камни пылали, уподобившись драгоценностям. Волны света лились во все стороны. Скрипач видел своих солдат насквозь, видел биение крови, кости и органы в их полостях. Он ясно увидел на боку Корика старые переломы – ребра, левое плечо, бедро. Он видел три вмятины на черепе под прозрачным сейчас шлемом Каракатицы – след избиения, которому он подвергся еще в невинном детстве. Он видел ссадины, которые постоянно причиняла своей промежности Улыба. Он видел, что текущая по жилам Корабба Бхилана Зену’аласа кровь наделена силой уничтожать каждую частичку рака – парень склонен к раку, но никогда не умрет от этой болезни. Даже не заболеет.

Он видел в Бутыле сверкающие волны сырой силы, не поддающийся никакому контролю блеск – но умение контролировать еще придет. Придет.

Капрал Тарр пригнулся в своем окопе, и свет его был плотным, словно железо.

Он видел в людях то, чего не смеет видеть смертный; но он не мог сомкнуть глаз, не мог отвернуться.

Геслер и Буян стояли в золотом огне. Даже борода и волосы Буяна стали совершенно золотыми – дикая красота снизошла на его лицо. Дурень хохотал.

Окружающий мир исчез за мутной закругленной стеной серебристого огня. Едва различимые силуэты – да, он видит приближающихся Тисте Эдур. Они ищут здесь укрытия.

Скрипач понял, что повернулся лицом к стене и уже идет к ней. Потому что некоторые дела важнее всех прочих. Он вошел в серебро огня, ощутив, как тот пронизал тело – не холодный и не горячий, не злой и не радостный.

Он вдруг пошатнулся, заморгав. В десятке шагов сгрудились сотни Тисте Эдур. Они ждут смерти.

Ханради упал на колени, не отрывая взора от неба – половина неба пропала за черной вихрящейся стеной безумия. Гребень волны начал рушиться.

Какое-то движение отвлекло его.

Он увидел малазанина – превратившегося сейчас в белое привидение – белоснежная борода, волосы, отбеленные костяшки пальцев – все блестящее, сияющее. Как и оружие, и доспехи.

Малазанин встретил его взором серебряных глаз, поднял совершенную руку и поманил к себе. Всех.

Ханради встал, отбросил меч.

Воины увидели. Воины сделали то же, что и он сам, они двинулись, и купол серебристого пламени сам двинулся, обнимая их.

Резкий вопль – Ханради оглянулся, увидел, что к’риснан взрывается изнутри – ослепительный миг, и несчастный ведун стал оседающим на землю пеплом…