Стивен Эриксон - Буря Жнеца

Оказавшиеся среди смятенных Эдур овлы бросали расщепленные или застрявшие в трупах пики, вынимали большие мечи. Дикари размахивали ими во все стороны, бешено вопя.

Падали кони, дергая ногами и визжа от предсмертной муки. Копья Эдур били кверху, снимая овлов с седел.

Каре превратилось в очаг клубящегося безумия.

Кони падали; другие пятились, не слушаясь всадников. Все больше копий находили цель, выбрасывая овлов из седел. Скопища Эдур смыкались вокруг поверженных.

Овлы вдруг попытались отступить. Воины Эдур нажали, каре стало больше походить на круг – все старались сомкнуться и напасть на врага.

Кто-то орал на Брола Хандара. Кто-то рядом. Он повернулся, увидел вестового.

Тот бешено показывал на запад.

Кавалерия Синей Розы в боевом строю.

Брол поглядел на далекие ряды всадников. Блестят высоко поднятые пики, кони мотают головами… Он вдруг опомнился. – Сигнал сомкнуть ряды! Каре не преследует! Сомкнуть ряды. Дайте врагу уйти!

Через мгновение зазвучали рога.

Овлы ничего не понимали. Их уже охватила паника; внезапное бездействие озверевших Эдур казалось отличным шансом. Радуясь возможности отступить, всадники брызнули наутек – двадцать шагов – лучники изворачиваются в седлах, выпуская последние стрелы – сорок, пятьдесят шагов – медноликий офицер выкрикивает приказы собраться, приготовиться ко второй атаке – тут на западе раздается гром – офицер оглядывается и видит свою смерть, несущуюся на всем скаку.

Смерть. Его и всех его воинов.

Брол Хандар следил, как командир бешено старается развернуть всадников, навести порядок, пустить покрытых кровью коней и утомленных людей в контратаку – но слишком поздно! Раздался хор испуганных голосов – воины заметили накатывающуюся лавину. Смятение усилилось, всадники помчались кто куда…

И уланы Синей Розы обрушились на них.

Брол оглядел своих арапаев. «Сестра Тени, нас жестоко ранили!» – Сигнал к медленному наступлению! – скомандовал он, делая шаг и вытягивая меч. – Закончим начатое Синей Розой! Я хочу этих уродов! Каждого! Пусть вопят от боли, умирая на наших клинках!

В нем забурлило что-то темное и дикое. О, убивать будет наслаждением. Здесь. Сейчас. Что за наслаждение…

Синяя Роза прошила кавалерию овлов. Широкий наконечник нашел Натаркаса – он еще выкрикивал приказ разворачиваться – и вонзился в висок. Железо прошло по скуле, вонзилось в правую глазницу – затем углубилось, раскроив мозг и полость носа.

В голове расцвела тьма.

Под ним – Натаркас закачался, согнулся, едва копье вышло из черепа – упал конь, сбитый грудью атакующего скакуна; когда тяжесть всадника исчезла, конь вскочил и рванулся прочь, ища место, свободное от боли и ужаса.

Перед ним открылось пустое поле; рядом мчались еще два коня без всадников, высоко задирая головы, радуясь внезапной свободе.

Конь Натаркаса бежал позади них.

Хаос сердца утихал, пропадал, исторгался наружу с каждый вздохом саднящих легких.

Свободен!

Никогда! Свободен!

Никогда больше!

На дне бывшего моря клинья пехоты медленно двигались вперед, несмотря на ливень стрел. Стрелы стучали по сомкнутым щитам, отскакивали от глухих забрал, иногда проникали в щели доспехов. Солдаты кричали, шатались – иные оправлялись, иные падали – но их подхватывали руки соседей – строй смыкался, тела волочили ноги, отдавая алую кровь грязи под ногами. Руки проталкивали мертвых и умирающих вперед, от шеренги к шеренге, руки тянули и хватились, передавай груз все новым вытянутым в готовности рукам.

Над всем этим звенела песня, отмеряя каждый тяжкий шаг.

Двенадцать шагов от овлов, от сухих островков. Уже можно разглядеть лица, застывшие в ярости или страхе. Медленное наступление устрашало ожидающих овлов. Наконечники из людей – они все ближе. Огромные стальные клыки – они неумолимо надвигаются. Шаг, остановка, шаг, остановка.

В восьми шагах из передней шеренги начали выпадать утыканные стрелами трупы. Тела валились в грязь. За ними летели щиты. Сапоги ступили на всё поверженное, втаптывая в жижу.

Тела и щиты шли нескончаемым потоком.

Войско строило настил из плоти, кожи, дерева, металла, чтобы преодолеть последние шесть шагов.

В строй летели дротики. Солдаты падали, чтобы с ужасающим равнодушием заполнить собой прорехи в гати. Раненые истекали кровью. Раненые кричали, тонули в грязи. Казалось, что клинья поднимаются над болотищем. Ритм не сбивался.

Четыре шага. Три.

И острия громадных клыков вдруг рванулись вперед, издав громкий рев.

Вонзились в человеческую плоть, в подставленные щиты и пики. В овлов.

Каждый мечтает о победе. Разум грезит о бессмертии. Никто не желает сдаваться.

Солнце уставилось вниз, с горячим вниманием созерцая К’усон Тапи, на котором две цивилизации сцепились глотка против глотки.

В последний раз.

Возможно, это роковое решение… но он его принял. Взяв с собой все взводы, что побывали в деревне, Скрипач развернул солдат лицом к западу, отчего построение потрепанных сил Кенеба стало напоминать «черепаху». Они больше не смотрят на громадину армии Летера и Худом клятых волшебников. Нет, они ждут здесь. А напротив – тесные ряды Тисте Эдур.

Трусость? Он не был уверен. Судя по взглядам приятелей – сержантов (кроме Хеллиан, которая все время пыталась ухватиться то ли за Смертоноса, то ли только за его яички, пока не вмешался Чопор), они тоже толком не понимали.

«Ладно. Я просто не желаю видеть, как накатится волна смерти. Трусость? Да, это никак иначе не назовешь. И все же… Я не чувствую себя устрашенным».

Все, чего они сейчас желают (кроме Хеллиан, ведь ее желания очевидны) – это умереть в бою. «Увидеть лицо ублюдка, который меня убьет. Отойти, не отводя взора… передав ему весь смысл умирания, смерти, вечное ее значение… каково бы они ни было… и надеяться, что на этот раз мне удалось передать то, чего не смогли передать мне все люди, которых я убил своими руками. Да, это похоже на достойную отходную молитву…

Но я не тебе молюсь, Худ.

На самом деле не знаю, кому молюсь… черт, это тоже не важно…»

Солдаты окапывались. Помалкивали. Им выдали мешок морантских припасов, в том числе две долбашки – не потребовалось приказа, чтобы все поняли необходимость вырыть укрытия на случай, если долбашки, жульки и остальное начнут взрываться.

Но, черт подери, все это предполагает бой.

Кажется более вероятным, что всех малазан поглотит магия, сожжет легкие, не говоря о коже, мускулах и прочих органах, заглушит последние отчаянные крики.

Скрипач поклялся, что напоследок будет не кричать, а проклинать. Отличное такое проклятие…