Стивен Эриксон - Дань псам

Итак, прогуляемся по городу. Не то чтобы «бешено бегать», э?

Нет, эти дни в прошлом.

Раны заживали быстро, что напомнило ему о переменах — о пыли отатарала, которую он втер в кожу всего несколько дней назад… как кажется. Чтобы начать ночь убийств… тогда, годы назад. Но другие перемены оказались более тревожными. Он потерял слишком много времени. Исчез из мира, а мир продолжал двигаться без него. Раллик Ном как бы умер? да — никакой разницы. Вот только он вернулся, хотя мертвецы так не поступают. «Вытащи палку из грязи — и грязь затянет лунку, так что никакого следа не останется».

Он все еще ассасин Гильдии? Не совсем.

Перед ним открывалось столько возможностей, что ум пасовал, рисуя всего лишь картину возвращения в катакомбы, где он предстает перед Себой Крафаром и объявляет о возвращении, требуя назад старую жизнь.

И если Себа хоть сколько-то похож на старину Тало, он скажет: «Рад, весьма рад, Раллик Ном». С этого мгновения шансы, что Раллику удастся подняться на поверхность, станут призрачными. Себа сразу распознает нависшую над ним угрозу. Воркана ценила Раллика больше, чем его — уже достаточная причина для устранения. Себе не нужны соперники — он поимел их предостаточно, если Крут все правильно рассказывал.

Есть и второй способ вернуться в Гильдию. Раллик может пойти и убить Крафара, объявить себя временным Мастером и ждать возвращения Ворканы. Или таиться сколько возможно, ожидая, пока Воркана не сделает первый шаг. Когда она снова усядется в середине гнезда, он сможет объявиться — и прошедшие годы словно испарятся, станут несущественными. Он столь многое разделил с Ворканой, что ей некому будет довериться, кроме Раллика. Он станет номером вторым, и разве это не хорошо?

О, старый кризис отдалился на годы. Тогда он думал, что Турбан Орр станет последним человеком, им убитым. Что за глупые мысли!

Он сел на край кровати. В зале внизу можно было услышать, как Крюпп поет дифирамбы завтраку; его речь сопровождали заглушенные, но, без сомнения, сочные комментарии Мизы. Да, это двое совсем не изменились. Увы, о Муриллио такого не скажешь. Как и о Крокусе, ставшем ныне Резаком — ясное дело, имя ассасина, вполне подходящее человеку, которым стал Крокус. «Так кто научил его так работать ножами? Что-то от стиля малазан — скорее всего, Когтя».

Раллик ждал визита Резака, предвкушал обед в сопровождении шквала вопросов. Разве он не захочет объясниться? Попытается убедить Раллика в верности принятых решений, даже если оправдать их нельзя. «А ведь он не послушал меня, не так ли? Игнорировал предупреждения. Лишь дураки думают, что отличаются от всех». Так где он? Наверное, у Муриллио. Откладывает неизбежное.

Короткий стук в дверь; вошла Ирильта — ей туго приходилось в последнее время, это заметно сразу — женщины стареют быстрее, хотя мужчины если уж сдаются, то быстро уходят. — Завтрак принесла, — сказала она, подавая поднос. — Видишь? Я вспомнила все, даже вымоченные в меду фиги.

«Вымоченные в меду фиги?» — Спасибо, Ирильта. Дай Кро… дай знать Резаку, что я хотел бы его увидеть.

— Он ушел.

— Точно? Когда?

Она пожала плечами: — Не так давно, если верить Муриллио. — Тут женщина тяжело закашлялась, лицо ее побагровело.

— Найди целителя, — сказала Раллик, дождавшись окончания приступа.

— Слушай, — ответила она, уже открывая дверь, — мне не нужно сочувствие, Раллик. Я не жду божьего поцелуя или какой другой помощи, и пусть никто не говорит, что Ирильта мало веселилась при жизни!

Она добавила что-то еще, но уже на лестнице, закрыв дверь, так что Раллик не разобрал. Что-то вроде «…сосунков учи у меня…», но ведь она всегда была грубиянкой, не так ли?

Он хмуро поглядел на поднос, поднял его и встал.

Вышел в коридор, уравновесил поднос на одной руке, а второй открыл дверь в комнату Муриллио.

— Это тебе, — сказал он. — Вымоченные в меду фиги, твои любимые.

Муриллио хмыкнул с постели: — Ясно, откуда у меня куски вяленого мяса. Ты такое ешь, да?

— Ты вовсе не такой любезник, как тебе кажется, — заметил Раллик, опуская поднос. — Бедная Ирильта.

— Ничего не бедная — за этой бабой толпится больше лет, чем за всеми нами. Она умирает, но не зовет целителя — думаю, потому, что готова уйти. — Он покачал головой и протянул руку за глазированной фигой. — Если узнает, что ты ее жалеешь, Раллик — может убить тебя. По-настоящему.

— Вижу, ты по мне скучал.

Пауза, бегающий взгляд… затем Муриллио впился в фигу.

Раллик подошел и сел в одно из двух загромождавших комнатенку кресел. — Говорил с Резаком?

— Так как-то.

— Я думал, он зайдет повидаться.

— Думал?

— И тот факт, что не зашел, заставляет меня полагать — он меня боится.

Муриллио медленно покачал головой.

Раллик вздохнул: — Видел ночью Коля. Итак, наш план работает. Он вернул имение, имя и самоуважение. Знаешь, Муриллио, не думал я, что это сработает так хорошо. Так… совершенно. Как нам удалось, во имя Худа?

— То была ночь чудес.

— Чувствую себя… заблудившимся.

— Неудивительно, — сказал, потянувшись за другой фигой, Муриллио. — Съешь хоть часть мяса — от эдакой вони меня тошнит.

— Лучше пусть смердит у меня изо рта?

— Ну, целоваться с тобой я не намерен.

— Я не голоден, — заметил Раллик. — Когда проснулся, был, но все куда-то ушло.

— Проснулся … Ты все время спал в Доме Финнеста? Валялся в кроватке?

— На камнях прямо у входа. А Воркана лежала справа. Кажется. Когда я очнулся, ее не было. Был неупокоенный Джагут.

Муриллио вроде бы обдумал сказанное. — Итак, что теперь, Раллик Ном?

— Хотелось бы знать.

— Баруку потребуются услуги. Как раньше.

— Например, охрана Резака? Пригляд за Колем? И быстро ли Гильдия узнает, что я вернулся? Быстро ли меня выследят?

— А, Гильдия. Я-то думал, ты вломишься прямиком в нее, оставишь за собой пару дюжин бездыханных тел и займешь подобающее высокое место. Если возвращается Воркана… ну, мне все кажется ясным.

— Это совсем не мой стиль, Муриллио.

— Знаю. Но обстоятельства меняются.

— Это точно.

— Он вернется. Когда будет готов говорить с тобой. Помни, он уходил и где-то получил много новых рубцов, глубоких рубцов. Некоторые еще кровоточат. — Он помолчал и добавил: — Если бы Маммот не умер… ну, кто знает, что случилось бы. А так он ушел с малазанами, чтобы вернуть Апсалар домой — о, вижу, ты понятия не имеешь, о чем я. Ладно, давай расскажу историю конца той ночи, когда ты нас покинул. Только дожуй проклятое мясо, умоляю!

— Жестоко задолжаешь, дружище.

Муриллио улыбнулся — в первый раз за все утро.

Ее запах остался на простынях, такой сладкий, что ему хотелось рыдать, и даже какое-то тепло осталось — хотя, может быть, виновато солнце, золотой луч, что струится из окошка и несет с собой смутно тревожащий щебет птиц, призывающих пару в кустах заднего дворика. «Не надо так буйствовать, малыши. Перед вами все время мира». Но… он же должен чувствовать себя так же, не правда ли?