Грэм Макнилл - Отверженные мертвецы

Палладий помнил время, когда Город Просителей был добропорядочной общиной и достаточно маленькой, чтобы держаться в рамках стабильности. Но поток людей к стенам Дворца все рос и рос, становясь невыносимой нагрузкой на сложившуюся структуру. Мгновенно возводимые здания раздвигали границы города, но становились все более ненадежными и тесными.

Затем, почуяв возможность поживы, словно стервятники над раненым среди пустыни, стали возникать банды грабителей. Растущий город и его беззащитное население привлекали к себе внимание разбойничьих шаек с гор и равнин и с полей сражений. Вскоре кровавые и жестокие убийства стали обыденностью, и город затопил страх.

Самой страшной была банда Бабу Дхакала. Его люди были сильнее, быстрее и безжалостнее всех остальных, они не щадили никого и были способны на любые злодеяния. Палладий сам видел человека, которому выкололи глаза и оставили истекать кровью на ступенях клиники. Его убийцам вскоре отрубили руки и ноги, а изувеченные останки насадили на высокие копья и оставили на съедение птицам. Убийства из мести, убийства ради славы, случайные убийства… Ни одно из них не имело смысла, но когда закончился самый жестокий период этого безумия, осталась только банда Бабу Дхакала.

Никто не мог точно сказать, откуда появился главарь банды, слухи ходили разные. Кое-кто говорил, будто он был членом Легио Кустодес, который не вышел из Кровавой Игры. Другие утверждали, что Дхакал был одним из императорских громовых воинов, которому каким-то образом удалось выжить после Объединительных войн. Находились и такие, кто считал его космодесантником, чей организм не принял последней стадии модификации, но которому удалось сбежать, прежде чем его уничтожили. Вероятнее всего, это был просто безжалостный мерзавец, превзошедший в жестокости всех своих конкурентов.

Но даже его ужасная репутация не отталкивала тех, кто отчаянно стремился попасть во Дворец, и Город Просителей день за днем, год за годом, продолжал разрастаться. Вооруженные отряды время от времени прочесывали улицы, забирая мелких подонков, слишком недалеких или ленивых, чтобы спрятаться, но эти акции служили лишь для демонстрации власти лордов Терры. На самом же деле Город Просителей существовал по собственным законам.

Иногда в сопровождении сотен вооруженных солдат к Арке Глашатаев выходили имперские герольды и зачитывали списки тех, кому посчастливилось получить разрешение на вход во Дворец. Но лишь немногие из этих счастливчиков проходили сквозь Врата Прим. Многие к тому времени погибали в безымянных переулках города, а другие, отказавшись от своей мечты получить разрешение, возвращались в тот уголок планеты, который считали своим домом.

Палладий был одним из тех, кому повезло. Его вместе с семьей призвали во Дворец еще в те времена, когда в Городе Просителей соблюдался относительный порядок. Он пришел сюда из южных земель Романии, где зарабатывал на жизнь резьбой по камню, отделывая мрамором дворцы представителей зарождающейся технократии. Но мегаструктура поднималась все выше и выше, и стекло и сталь постепенно вытесняли тяжелый камень, так что Палладию пришлось искать другое занятие.

Вместе с женой и недавно родившимися сыновьями он пересек земли, еще хранившие шрамы глобальной войны, начала которой никто уже не помнил. Только тогда он стал понимать величие замысла Императора, о котором говорили герольды. Тогда же он и отправился в путь. Палладий пересек хребты Сербиса и шел вдоль Карпатской Дуги, пока не добрался до родины руссов, а затем вместе с торговыми караванами по Шелковому пути пересек плато Нахиджеван. Оттуда путники повернули на восток, прошли Ариану [15] Ариана — историческая область в восточной части Иранского плато. и вновь расцветшие земли Индоя, после чего дорога пошла наверх. Горы, маячившие на самом горизонте, начали приближаться.

Это было захватывающее зрелище, которое навсегда запечатлелось в памяти Палладия. Но со временем эти воспоминания наполнились не только восторгом, но и горечью.

Палладий прогнал воспоминание об убийстве и вышел за пласталевые щиты, задерживающие большую часть пепла из крематория. Однако и здесь воздух был насыщен гарью. Камеру сжигания скоро надо будет освобождать от останков. Он повесил на крюк прорезиненный фартук и стащил плотные брезентовые рукавицы. За ними последовала промокшая от пота повязка, закрывавшая рот и нос, а затем и потемневшие от пепла очки.

Палладий задержался еще на мгновение, чтобы пригладить рукой взлохмаченные волосы, а затем вышел через дверь в главный зал храма. Тот, как обычно, был полон скорбящих, и к фигурам ангелов возносился поток непрерывных стенаний мужчин и женщин. Взгляд Палладия остановился на плавных изгибах статуи Безучастного Ангела, а рука сама собой потянулась к прохладной мраморной поверхности.

Вывезенный из Сирии нефрит был отшлифован и отполирован вручную до такой гладкости, какой может достичь только преданный своему делу ремесленник. И все же Вадок Сингх отверг статую и приказал выбросить. При мысли о военных каменщиках Императора у Палладия сжались кулаки. Сингх так был одержим своей идеей, что отвергал любую вещь, если она в точности не соответствовала его замыслам, касалось ли это материалов, планов или людей.

Особенно людей.

Он скользнул взглядом по безликой голове ангела и уже не в первый раз задумался, чье лицо собирались изобразить на оставшейся нетронутой поверхности. Но статуя навсегда осталась незаконченной, и этот вопрос не имеет смысла. Чей-то голос окликнул его по имени, и Палладий отвел взгляд от пустого лика.

Роксанна и Майя сидели с двумя выжившими ребятишками, которым смогли помочь добытые у Антиоха антисептики. Немного в стороне от них расположился муж женщины, Эстабен. При виде его Палладий ощутил легкое раздражение. Он запретил этому человеку распространять листовки Лектицио Дивинатус. Нельзя привлекать излишнее внимание к этому месту, которое люди стали считать настоящим храмом.

Роксанна подняла руку, и Палладий ответил тем же. Он знал, что рано или поздно она навлечет на них беду. Подобные ей личности не могут вечно скрываться, даже в таком месте, как Город Просителей. Пока о ней никто ничего не знал, но Роксанна была исключительной женщиной, и ее семья рано или поздно заставит ее вернуться. Если потребуется — силой.

Он направился к ней, сочувственно улыбаясь скорбящим и кивая тем, кто стоял рядом с ними. При его приближении Роксанна подняла голову и положила руку на головку ребенка, лежащего на коленях Майи.

— Похоже, что лекарство подействовало, — сказала она. — Я думаю, с ними все будет хорошо.