Антон Карелин - Врата небес

А сейчас, заканчивая свое повествование, я наблюдаю за тем, как Солнце взошло в зенит (на него аж смотреть невозможно) и как до ужаса уставшие, все, кроме Ллейна, начинают укладываться спать.

Итак, на сем пока. Продолжу, как только смогу. 17 сентября четыреста… Етим Милосердный, что я пишу! Сейчас спрошу у Ллейна, какое же число и год здесь. Наверное, уже ноябрь!

Оказалось, восемнадцатое июля. Просто дальний север, вот почему так холодно. И год двести пятьдесят девятый по Всеобщему Летосчислению. А не наш четыреста сорок седьмой эпохи Трех Империй…

В общем, тоска. Но, может быть, это хотя бы кому-то нужно?..»

Маритта отложила записную книжку и чернильный карандаш. Зевнула, прикрыв рот рукой. Еще раз посмотрела в сторону так и не приходящей в себя Элейни, которая сейчас громко застонала, говоря что-то типа: «Где же он?..», и подумала, что нужно будет еще раз, уже в пятый, попробовать обратиться к Милосердному Етиму, потому что смотреть на страдания бедной девочки больше невозможно.

С этими мыслями она бы и уснула, не случись девочке Элейни неожиданно прийти в себя.

Она привстала на сооруженном для нее возвышении, сбрасывая с себя теплый плащ Герта, и дикими глазами оглядела всех.

Вайра, измученная больше остальных, уже крепко спала, как, собственно говоря, и Герт, Иллам и Венал, а потому жрица, сбрасывая сонливость, радостно помахала девочке рукой, сделав одновременно негромкое: «Т-с-с-с!», встала со своей лежанки и, поправив платье, сдвинувшееся на худых бедрах, с сонной, но радушной и приветливой улыбкой направилась в сторону испуганной одинокой Элейни.

Элейни пришла в себя, чувствуя, как болят лицо и плечо. Она помнила, как крепко ударила ее земля, а потому сразу же, придя в себя, подумала, что у нее теперь сломан нос и что она теперь навсегда уродина.

Но не эта мысль заставила ее чуть ли не со вскриком вскочить. Девочка по-прежнему ощущала тянущую, высасывающую силы и нарушающую стройность мыслей пустоту. А еще она, как ни старалась, не могла мысленно представить ни образ Вельха, ни его противника, выходца из Кталла, а значит, ее земляка. Элейни с ужасом подумала, что оба мертвы, — именно эта мысль и разбудила ее, и заставила вскочить.

Лицо болело, в плече зудело и чесалось. Она с тревогой озиралась по сторонам. Все были здесь, кроме Вельха и Черного Человека, и все спали. Хотя нет — Ллейн, сидящий к ней спиной возле костра, наверное, дежурил.

Вокруг был невиданно красивый, спокойный и величественный лес. Высокие светлые и темные стволы уходили вверх, раскидывая мощные кроны, реже лиственные, чаще хвойные. Земля была устлана ковром шишек, жухлой листвы, желтых и зеленых иголок. Пахло хвоей. Яркое солнце светило прямо сюда, а потому, наверное, девочке не было холодно. Но в воздухе ощущалась свежесть, даже сырость, и Элейни поняла, что пока она была без сознания, прошел дождь.

Краем глаза она заметила, что с другого края поляны к ней направляется с застывшей улыбкой на лице усталая, измученная Маритта. Почему-то в груди стало тепло, и Элейни улыбнулась в ответ.

— Больно, дитя? — участливо спросила жрица, подходя ближе, и Элейни отметила, что диск с выгравированным и покрытым эмалью святым символом Етима — руки, между которыми теплится светлый огонек, — она убрала под одежду. Девочке стало очень жаль жрицу, которая осталась одна, без помощи и внимания всегда поддерживавшего ее Бога здесь, в чужом и таком враждебном мире.

— Совсем не больно, — ответила она, — только… я теперь, наверное, буду такая уродина! — всю ее заполнила тоска и жалость к самой себе, от которой девочка едва не расплакалась.

— Ну-ну, дитя, — успокаивающе заметила Маритта, присаживаясь рядом и поглаживая темную головку своей очень тонкой рукой, — не плачь. Ты выглядишь совсем неплохо. Всего лишь два синяка и три ссадины занимают примерно половину лица. Левую, между прочим, половину, так что к нашим мужчинам, особенно к Герту, — она улыбнулась, — можешь поворачиваться правой. И к тому же примерно через две недели все это пройдет. Не останется и следа.

— Правда?

— Конечно, правда.

— А вы… не можете попросить… Ой, извините. Какая же я глупая, забыла!.. А где мы? Как мы здесь оказались? — заторопилась она, стараясь перевести разговор на другую, нейтральную тему.

— Ну что ты, — снова улыбнулась жрица, — ты очень умная девочка. — Она быстро рассказала Элейни, как они сюда попали и что было вслед за тем, и добавила: — А попросить я действительно могу. Тем более что как раз собиралась это сделать. Погоди-ка минутку.

Она повернулась к Элейни спиной, вытащила из-под платья свой символ, взяла его двумя руками и, наверное, закрыв глаза, погрузилась в молитвенный транс.

Элейни, тактично стараясь не мешать, отвела взгляд и уставилась в небо, рассматривая легкие, чуть заметно клубящиеся и быстро смещающиеся на запад облака. С востока дул сильный ветер. Здесь, рядом с огромными, чернеющими за несколькими рядами деревьев скалами, почти отвесно уходящими далеко наверх, он почти не ощущался, но наверху, кажется, буйствовал вовсю.

Облака плыли и плыли, меняя форму, а Элейни все смотрела на них. Ей было очень и очень грустно. В детстве она мечтала стать магом, а еще мечтала о хорошей, доброй семье. Или хотя бы о ком-то, кто мог бы ее любить. Но мечтам ее не суждено было сбыться, потому что приставания большинства встреченных ею юношей, мальчишек и мужчин нельзя было назвать любовью, а магов она вблизи так в жизни и не повстречала. Венал составлял исключение, опровергающее все ее представления о том, каким должен быть нормальный маг.

Теперь же чья-то воля или случайность перенесла ее сюда. Ради чего? Ради того, чтобы снова продолжились скитания, чтобы опять никому не нужная Элейни со своими глупыми мечтами снова и снова получала по лицу? Ее била мачеха, бил отчим, били брат и сестра, бил пытающийся насиловать мужчина, которому она доверяла, которого она почти полюбила и от которого помчалась, словно ветер, не думая ни о чем, кроме того, что скоро добежит до реки и окажется в холодной глубине…

Здесь ее уже била дрожь порожденного беззащитностью страха, Черная Тень и яростно вздыбленная земля… что же поднимает кулак впереди?

Облака плыли вперед и вперед, безмятежные, дивно красивые, местами розоватые, местами сероватые, местами ватно-белые, гонимые свободным и чистым от унизительного страха ветром. Элейни смотрела на них и видела, как они меняют форму.

Как превращаются из моря неспокойных, рваных волн в быстрокрылых вольных птиц, затем в Единорогов, скачущих по небесной глади, и наконец, в людей с длинными, белыми крыльями, гибкими телами пронзающих небеса… А затем она увидела, как против гонящего их жестокого ветра, они останавливаются, застывают на миг, слагаясь в занимающее полнеба прекрасное, умиротворенное Лицо.