Нора Кейта Джемисин - Наследие. Трилогия (ЛП)

А потом мы достигли вершины лестницы, и мир вокруг нас расплылся. И этого я уже не выдержал – уплыл куда-то на волнах небытия.

16

Я вижу нечто такое, чего мне видеть не полагалось.

Я вижу так, как видят мир боги, то есть вбираю его целиком. И не имеет значения, есть ли при этом у нас глаза, чтобы узреть его, уши, чтобы услышать, и имеется ли вообще какое-то тело. Я знаю о событиях просто потому, что они происходят. Так вот, то, что я вижу, не относится к делам смертных, и оно не должно было бы происходить, пока я нахожусь в этом царстве, но, полагаю, тем самым подтверждается, что я еще не до конца сделался смертным.

Мы достигли Неба. На переднем дворе полный беспорядок. Капитан стражи кричит во все горло, указывая рукой на группку людей, прошедших вместе с нами через ворота. Куда-то бегут писцы и солдаты. Последние берут ворота в стальное кольцо на случай, если прорвутся нападавшие в масках. Писцы несут кисточки и чернильницы, чтобы запечатать ворота, пока не дошло до беды. По ходу дела Гнев и Рамина пытаются увести Ремат во дворец, но она стряхивает их руки.

«Я не стану прятаться в собственном доме!» – заявляет она, и стражники с писцами готовятся оборонять ее ценой собственных жизней.

Пока все кругом мечутся и кричат, я корчусь на руках у Деки. Я умираю. В смысле, умираю быстро, вместо десятилетий старческого угасания, которые светили мне до сих пор. Человек в алой маске проделал обширную дыру во многих органах моего тела и раскрошил часть позвоночника. Даже если я каким-то образом выживу, что маловероятно, ходить я точно уже никогда не смогу. Тем не менее сердце еще стучит, в извилинах мозга еще загораются искры, и, пока это длится, моя душа продолжает цепляться за якорь плоти.

Меня радует, что все произошло именно так. Я умер, защищая тех, кто был мне небезразличен. Умер, стоя лицом к врагу, умер, как бог.

Дека унес меня прочь от Вертикальных Врат, туда, где сияет незапятнанный день-камень переднего двора Неба. Здесь он падает на колени, он требует, чтобы кто-нибудь меня подержал, он сумеет меня спасти, если ему помогут, так помогите же, проклятье, помогите…

На зов брата подбегает Шахар. Она опускается на колени по другую сторону от меня, и все долгожданное воссоединение брата с сестрой сводится к быстрому обмену испуганными взглядами над кровавым месивом моего вспоротого живота.

«Расстегни на нем одежду», – требует Дека, хотя Шахар – наследница мира, а он – никто, просто необычный слуга. (Я вижу свое тело со стороны, оно беспомощно и бесполезно. Глаза закатились, челюсть вяло отвисла: неприглядное зрелище. Да уж, бог…) Шахар пытается завернуть на мне рубашку. Сперва она хочет ее разорвать, думая, что так меньше потревожит рану, но дешевая ткань оказывается на удивление прочной. Пока она возится, Дека извлекает откуда-то квадратик бумаги и кисточку, прикрытую колпачком. Уж где писцы держат на себе подобные вещи, ума не приложу. Дека быстро набрасывает знак, означающий удержание. Он хочет удержать кровь в моих жилах и остановить растекание нечистот, уже начавших отравлять мое тело. Это даст ему время начертать новые сигилы, и те, если повезет, меня исцелят. (Неужели он нанес на свое тело лишь средства для магического нападения? Вот дурачок…)

Вот он завершает знак и тянется ко мне, то ли похлопывая Шахар по руке, то ли опираясь на нее, чтобы уложить сигилу на должное место. И в это время кое-что происходит.

Вселенная – живое, дышащее существо. И время – тоже. Оно движется, но не так, как это представляется смертным. Оно беспокойно мечется и дергается. Смертные этого не замечают, потому что они сами дерганые и беспокойные. Боги замечают, но мы с юности привыкаем не обращать на это внимания, примерно так же, как человеческие новорожденные научаются не замечать вселенского одиночества в мире, где над ними больше не бьется материнское сердце. Тем не менее я вдруг начинаю все чувствовать. Медленные ритмы тысячелетнего дыхания звезд. Потрескивание солнечного ветра, бьющегося о пелену земной жизни. Копошение крохотных существ, неразличимых на безупречно чистой коже Шахар. Лениво-шумную поступь часов, дней и веков…

И вот, лежа между ними, под их руками, я открываю глаза. И открываю рот. Я что, кричу? Только слов не слышно. Я тянусь вверх, мои ладони накрывают руки Шахар и Декарты, и что-то на мгновение вспыхивает – их кожу точно молнией озаряет. Шахар ахает, глаза у нее округляются. Декарта таращит на нее глаза, раскрывая рот, чтобы закричать…

Все расплывается. По нашим телам пробегают призрачно-белые линии, похожие на хвосты сгоревших комет. Все прямо как тогда, понимает витающая, наблюдающая часть меня, все прямо как в день, когда мы дали обет дружбы. Когда мы соединили руки и они сделали меня смертным. Все так же – и по-другому. На этот раз, когда налетает сила, это не какое-то неуправляемое соударение. За ней стоит воля, точнее, две воли, слитые в едином стремлении. Что-то взрывается внутри меня, вспыхивает, сжимается в крохотную точку…

И вот

оно

становится…

Я сердито барахтался в объятиях Деки.

– Да отпусти же, разрази тебя Вихрь! Я тебе не мешок с картошкой, я бог!

Он, запнувшись, остановился у самого края Вертикальных Врат. В нескольких шагах впереди остановилась Шахар. Ее окружало восемь стражников из отряда капитана Гнева: они пытались увести ее во дворец. Они и Ремат пробовали туда увести, но она отвергла их заботы:

– Я не стану прятаться в собственном…

Она замерла на полуслове. И Дека замер. Потом поставил меня на ноги. Я стряхнул мраморную пыль с волос и одежды, одернул рубашку… и застыл.

Ой.

Ой

…

Я все понимал и в то же время не понимал ничего. На свете происходило очень много всякого разного, и кое-что из этого имело смысл, а смысл неизменно нес с собой силу – жизненную, физически зримую или магическую. Еще были Трое, всесильные в тех исключительно редких случаях, когда они действовали сообща. Двойняшки. Мальчик и девочка. Бог, смертный и демоны посередине.

Но для такого не было причины. Не было прецедента. Они изменили вселенную. Двое смертных.

Они изменили вселенную, чтобы меня исцелить.

Они изменили вселенную…

Я таращил глаза на них, а они – на меня. Вокруг продолжались крики и беготня. Никто посторонний ничего не заметил, и удивляться тут было нечему. С их точки зрения, вообще ничего не произошло. На белом камне, где я лежал, не было крови. И одежда у меня разорвана не была, потому что никогда не было и ранения. При попытке воспроизвести недавнее прошлое в моей памяти всплывал образ убийцы в алой маске, уже занесшего руку для удара, а потом и улетающего спиной вперед под напором магического выброса Деки. Однако я помнил и уже случившийся удар. Успевший случиться…