Нора Кейта Джемисин - Наследие. Трилогия (ЛП)

Мы с Шахар молча приняли ее слова. Ремат посмотрела на Деку. Тот стоял позади Шахар, и лицо у него было до того бесстрастное, что я тотчас вспомнил Ахада. Какое-то время все молчали. Я увидел, как Шахар, тщательно хранившая непроницаемый вид, посматривала то на мать, то на брата.

– Думается, не такого возвращения домой ты ожидал, – проговорила Ремат, и я удивился ее тону. Еще чуть-чуть, и в нем зазвучала бы приязнь.

Ну а Дека еще чуть-чуть – и улыбнулся бы.

– Если честно, матушка, я ждал, что кто-нибудь обязательно попытается меня убить в момент возвращения.

Выражение, промелькнувшее на лице Ремат при этих словах, не взялся бы истолковать ни смертный, ни бог. Для этого надо очень хорошо знать повадки Арамери. А их едва ли не с пеленок учили скрывать свои чувства. Они улыбались, когда их распирал гнев, и изображали скорбь, когда в действительности были готовы прыгать от радости. Так вот, судя по ее виду, Ремат отчасти забавляла внешняя беспечность Деки, но до определенной степени он произвел на нее впечатление. Только для меня ее чувства были ясны отчетливей сигилы у нее на лбу. Она была рада видеть Деку. Она была очень впечатлена. И еще ее беспокоила (скажем так: заставляла горько переживать) его холодность.

Шахар ее точно любила. Насчет Деки я не был настолько уверен. А сама Ремат? Любила ли она кого-нибудь из своих детей? Трудно сказать…

– Увидимся завтра, – сказала она Шахар и Декарте. После чего развернулась и пошла прочь.

Гнев отвесил поклон уже ей в спину, бросил на нас последний взгляд и зашагал по своим делам, на ходу созывая подчиненных.

Рамина задержался.

– Интересный стиль ты для себя выбрал, – сказал он Деке.

Словно в ответ на это, случайный порыв ветерка подхватил Декин плащ, и тот ожившей тенью шевельнулся у него за спиной.

– Мне показалось, что так будет правильно, дядя, – ответил Дека и тонко улыбнулся. – Я же для вас вроде паршивой черной овцы в белом стаде?

– Или волк в овечьей шкуре, явившийся полакомиться нежной баранинкой – если только его кто-нибудь не укротит, – ответил Рамина.

Он всмотрелся в лоб Деки, потом перевел взгляд на Шахар, давая понять, что имелось в виду. Брови Шахар шевельнулись, начиная хмуро сдвигаться, и Рамина тепло улыбнулся обоим.

– Но, может, твои острые зубы и повадки убийцы как раз нам и пригодятся? – сказал он. – Как бы будущим Арамери не понадобилась целая стая подобных волков…

Сказав так, он посмотрел на меня. Я нахмурился.

В голосе Шахар неожиданно прозвучала скука.

– Дядя, ты выражаешься еще туманней, чем обычно.

– Приношу извинения, – сказал он, но ничего виноватого в его облике не было. – Я пришел лишь уточнить кое-что в отношении встречи, на которой сестра просит вас завтра присутствовать. Она желает провести ее строго конфиденциально: никаких стражников или придворных, только приглашенные лица. Даже слуг там не будет.

Тут Шахар и Дека переглянулись, а я задался вопросом: что, во имя всех преисподних, здесь происходит? Ремат ни в коем случае не следовало заранее объявлять о намерении провести такую приватную встречу. Любой Арамери или какая-нибудь иная заинтересованная сила легко могли подсунуть туда шар для подслушивания. А то и убийцу провести. Однако Рамина был помечен сигилой полного родства; он не мог бы действовать во вред сестре, даже если бы очень того хотел. Значит, он действительно говорил от имени Ремат. Но почему?

Тут до меня дошло, что Рамина смотрит на меня. Значит, Ремат хотела, чтобы о встрече узнал именно я. Узнал – и непременно пришел.

– Да ну вас, Арамери! – мрачно пробурчал я. – Вечно загадками изъясняетесь! У меня сегодня жуткий денек выдался. Говори уже прямо!

Он моргнул, глядя на меня с таким вопиющим изумлением, что никто на это не повелся.

– А я думал, Плутишка, что все и так до боли ясно. Арамери собираются устроить фокус, который впечатлит даже тебя. И конечно же, для этого нам потребуется твое благословение.

Договорив, он улыбнулся и ушел следом за сестрой.

Я недоуменно смотрел ему в спину, как будто надеясь на ней что-то прочесть. Но, конечно, ничего не прочел. Зато во дворе появилась Морад во главе небольшой армии слуг. Они пересеклись с Раминой у главного входа во дворец и дружно остановились, чтобы поклониться ему.

Шахар повернулась к нам с Декой и заговорила тихо и быстро:

– Я должна уделить внимание Канру и оставшимся в Зале теманцам, иначе они меня не поймут. А вы потребуйте себе покои, куда можно добраться через замкнутые пространства. Сиэй знает, что я имею в виду.

И она оставила нас, уйдя туда, где ее дожидался жених.

– Ты в порядке? – донесся до меня голос Канру. Я стиснул челюсти, пережевывая невольное одобрение, и повернулся к Деке:

– Полагаю, ты тоже захочешь поучаствовать. Созывай своих писцов, валяйте, потрошите добычу, или что у вас там положено делать. – Я кивнул на связанного пленника в маске.

– Я бы с гораздо большим удовольствием засел где-нибудь с тобой и тщательно обсудил случившееся. – Была в его голосе некая нотка, от которой я неудержимо залился краской. Дека улыбнулся: он замечал все. – Однако это, думается, подождет. Я заселюсь в одну из комнат шпиля, в седьмую башенку, скорее всего. А ты где будешь жить?

Я призадумался.

– В нижней части дворца, – решил я, поскольку более уединенного места в Небе не имелось. – Дека, замкнутые пространства – это…

– Я знаю, что это, – ответил он, немало меня удивив. – И даже догадываюсь, какую комнату ты займешь. Мы к тебе заглянем около полуночи.

Я ошарашенно уставился на Деку, но тот уже повернулся навстречу Морад. Я услышал, как он поздоровался с управляющей, а затем принялся распоряжаться так уверенно, словно не вернулся только что из десятилетней ссылки.

– Немедленно распоряжусь, господин, – ответила Морад, и тоже таким тоном, будто они расстались только вчера.

Повсюду во дворе велись какие-то разговоры. Один я торчал в одиночестве.

Испытывая смутное беспокойство, я вернулся к пленнику в маске и, вздохнув, пнул его ногой. Тот запыхтел и задергался, пытаясь добраться до меня.

– И почему с вами, смертными, вечно так трудно? – задал я праздный вопрос.

Живой мертвец, как и следовало ожидать, не ответил.

Моя прежняя комната…

Я встал на пороге и даже не удивился тому, что за сто лет, пока меня здесь не было, в комнате ничего не трогали. Если подумать, чего ради слугам было сюда заходить, не говоря уже об управляющих? Никто не пожелал бы жить в комнате, где некогда обитал бог. Вдруг он оставил после себя опасные ловушки или вплел в стены проклятия? Или, что еще хуже, вдруг ему вздумается вернуться?

Вообще-то, я не собирался когда-либо сюда возвращаться. И мне даже в голову не приходило вставлять куда-то проклятия. А если бы и пришло, я не стал бы обременять стены такой ерундой, как проклятия. Я создал бы шедевр боли, унижения и отчаяния, почерпнув вдохновение в собственном сердце, и щедро поделился бы всей этой жутью с любым смертным, которому вздумалось бы сюда заглянуть. Конечно, не на столетия, в течение которых терпел я, а лишь на мгновение-другое, но с такой же остротой.