Майкл Муркок - Хроники Корума (Сборник)

К принцу умоляюще простерлись тонкие руки, черные лохмотья сползли, обнажив посиневшую от холода старческую плоть. Упал и черный платок, обнажив морщинистое лицо и редкие седые волосы. Корум увидел глаза женщины и понял, что никогда еще во всех своих Странствиях не встречал такого отчаяния, что увидел в глазах этой женщины, Ивин Пророчицы.

— Убей меня, господин!

— Не могу, — сказал Корум. — Будь у меня больше смелости, я бы сделал то, о чем ты просишь, но ее у меня нет, госпожа, — он показал на запад луком со все еще натянутой тетивой. — Иди в ту сторону и попытайся добраться до Кер Махлода, где твой народ продолжает сопротивляться фой миоре. Все расскажи им. Предупреди их. И тогда ты поднимешься в своих глазах, как в моих ты уже воспрянула.

— В Кер Махлод? Ты пришел оттуда? От холма Кремм и с побережья?

— Я в походе. Я ищу копье.

— Копье Брийонак? — у нее как-то странно перехватило горло, и она заговорила высоким голосом. Теперь женщина, покачиваясь, смотрела куда-то мимо Корума. — Брийонак и бык Кринанасса. Серебряная Рука. Придет Кремм Кройх. Придет Кремм Кройх. Он придет, — голос снова превратился в тихий шепот. Казалось, со старческого лица исчезли морщины, и оно обрело какую-то странную красоту. — Призовут Кремм Кройха, и он придет — его призовут… призовут… Но он будет носить другое имя.

Корум был готов заговорить, но предпочел изумленно слушать речитатив старой пророчицы.

— Корум. Серебряная Рука и Алый Плащ. Корум — вот твое имя, и ты будешь убит братом…

Корум начал было верить в силу этой старухи, но теперь поймал себя на том, что не может удержаться от улыбки.

— Может, я и погибну, старуха, но не от руки брата. У меня нет братьев.

— У тебя много братьев, принц. Всех их я вижу. И все полны гордости победителей. Великие герои.

Корум почувствовал, как у него заколотилось сердце и желудок свело спазмой.

— У меня нет братьев, старуха, — торопливо повторил он. — Ни одного, — чего ради ему бояться ее слов? Что она знает такого, что он отказывается признать?

— Ты боишься, — сказала она. — Я-то вижу, что говорю правду. Но не бойся. Тебе надо опасаться лишь трех вещей. Первая — это брат, о котором я сказала. Вторая — арфа. И третья — красота. Бойся лишь трех этих вещей, Корум Серебряная Рука, и больше ничего.

— Красота? Первые две, по крайней мере, осязаемы — но почему я должен бояться красоты?

— И третья — красота, — повторила она. — Бойся этих трех вещей.

— Я не хочу больше слушать твои глупости. Я сочувствую тебе, старуха. Но после твоих бед у тебя что-то сдвинулось в голове. Как я сказал, иди в Кер Махлод, и там пригреют тебя. Там ты сможешь избавиться от терзающего тебя чувства вины, хотя повторяю, что не считаю тебя виновной. А теперь я должен продолжить свои поиски копья Брийонак.

— Брийонак, господин мой, победитель, будет твоим. Но первым делом тебе придется заключить сделку.

— Сделку? С кем?

— Не знаю. Я воспользуюсь твоим советом. Если уцелею, то расскажу людям Кер Махлода, что я тут увидела. Но и ты должен воспользоваться моим советом, Корум Джайлин Ирси. Не отказывайся от него. Я Ивин Пророчица, и то, что открывается моему взору, всегда оказывается правдой. И если из-за каких-то своих поступков я не могу предвидеть, то сама в том виновата. Такова моя судьба.

— Думаю, что и моя, — сказал Корум, отъезжая от женщины, — судьба бежать от правды. По крайней мере, — добавил он, — думаю, что большую правду предпочту маленькой. Прощай, старая.

Она стояла в окружении замерзших сыновей, изодранный плащ трепетал на ветру, облепляя старое худое тело, ее высокий голос слабел, когда она еще раз крикнула ему:

— Бойся лишь трех вещей, Корум Серебряная Рука! Брата, арфы и красоты!

Корум предпочел бы, чтобы она не упоминала об арфе. Все остальное он мог легко посчитать бредом сумасшедшей женщины. Но он уже слышал арфу. И ему уже довелось бояться ее.

Сгибаясь и падая под весом снежных шапок, стояли деревья без листвы, без плодов, а живые обитатели леса или умерли, или, теряя последние силы, покинули его.

Коруму был знаком этот лес — лес Ааара, где он впервые пришел в себя, изуродованный Гландитом-а-Крэ. Невольно он посмотрел на левую руку, на серебряную кисть и, коснувшись правой глазницы, вспомнил коричневых людей Ааара и Великана из Ааара.

На самом деле, все начал Великан из Ааара — сначала тем, что спас ему жизнь, а потом… Корум отбросил эти мысли. В дальнем конце леса Лаара лежал западный край этих земель, и там должен был выситься утес Мойдель.

Он покачал головой, глядя на погибший лес. Теперь тут уж не живут племена варваров. И не мабдены уничтожили их.

Снова он вспомнил Гландита, исчадие зла. Почему зло всегда приходит с восточного побережья? Неужели эти земли обречены на какую-то особую судьбу, заставляющую их страдать из века в век?

И, полный этими неторопливыми мыслями, Корум въехал в чащу снежного леса.

Его со всех сторон окружили мрачные унылые стволы дубов, елей, вязов и рябины. Из всех деревьев леса, казалось, только тисы были в состоянии стойко вынести тяжесть снега. Корум припомнил рассказы людей сосен. Неужели это правда, что фой миоре уничтожали широколиственные деревья, оставляя только хвойные? Что за причина заставляла их уничтожать обыкновенные растения? Каким образом деревья могли представлять угрозу для них?

Пожав плечами, Корум продолжил путь. Прокладывать его было нелегко. Повсюду высились огромные сугробы, повсюду валялись рухнувшие деревья, одно на другом, так что ему постоянно приходилось широким зигзагом объезжать их, пока принц не понял, что может сбиться с пути.

Но он заставил себя продолжать путь, надеясь, что за лесом, откуда открывается море, погода улучшится.

Два дня Корум пробивался сквозь лес Лаара, пока не признал, что окончательно заблудился.

Правда, холод на самом деле стал чуть слабеть, но это не было приметой, что он держит путь к западу. Вполне возможно, Корум просто стал привыкать к стуже.

Пусть даже стало теплее, путешествие измотало его. Вечерами, чтобы выспаться, ему приходилось расчищать снег, и он давно уже забыл те предосторожности, которые предпринимал, разводя костер. Жаркое пламя было простейшим способом растопить снег, и он надеялся, что густая сеть заснеженных ветвей надежно рассеет дым, так что он будет незаметен с опушки леса.

Как-то он разбил ночевку на маленькой поляне. Развел костер из сухих веток, натопил воды, чтобы напоить коня, и стал искать под снегом клочки высохшей травы — покормить его. Он уже стал ощущать, как жар пламени согревает его окоченевшие кости, как вдруг ему показалось, что из глубины леса — вроде с севера — доносится знакомое завывание. Он мгновенно вскочил на ноги, бросил в костер охапку снега, чтобы затушить его, и внимательно прислушался, ибо снова услышал тот же звук.