Джонатан Грин - Империум человечества: Омнибус

Маттеус спрыгнул с лестницы и поморщился, когда ботинки со звоном ударили в металлический мосток. Полутёмный коридор гауптвахты освещался лишь редкими оранжевыми светосферами, установленными низко вдоль переборки. Здесь шум двигателей обычно был громче, чем где-либо ещё на корабле, за исключением разве что двигательных отсеков. Узкий проход обычно наполнял могучий пульс варп-двигателя и еле слышные крики техножрецов и персонала, трудившихся возле гигантских машин. Но сейчас здесь было тихо, если не считать успокаивающего шелеста воздуховодов.

Гуннар шёл следом, вместе с двумя рядовыми сотрудниками службы безопасности, вооружёнными силовыми булавами. Маттеус нёс тяжёлый отрезок трубы; Гуннару ничего больше, кроме собственных кулаков размером с кувалду, не было нужно. Маттеус, жестом призвав к тишине, крадучись двинулся по коридору. Дверь в камеру гауптвахты висела под углом, верхняя петля вырвана из косяка. Дверь выгнуло наружу так, словно что-то колоссальной силы вышибло её изнутри.

— Коробка этой двери сделана из сплошного титана, — прошептал безопасник.

— Булавы на полную мощность, — тихим голосом приказал Маттеус, и приободрился, услышав, как усилилось гудение оружия за спиной.

— Гуннар идёт первым, — голос, глубокий как пропасть, протянул позади него. Маттеус подскочил, не столько от громкости, сколько от факта, что человек-гигант, как ни странно, заговорил, что случалось с ним редко.

— Спасибо, Гуннар, — сказал Маттеус, похлопав его по руке, — но первым идти должен я.

Добравшись до двери, он прижался к стене и молча прислушался, остальные выжидающе смотрели. Маттеус обернулся и беззвучно, одними губами произнёс:

— Раз, два, три… — и бросился в камеру.

Он резко остановился, разуму потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что он видит; Маттеус зажал рот рукой, чтобы остановить поток жёлчи, поднявшейся к горлу, горький и едкий. Остальные сгурьбились за ним, выставив оружие. Боевые кличи замерли на устах.

Вся противоположная сторона камеры была заляпана красным. Струйные полосы алели на коричневатой стали, словно яркие радуги, с них текло, капли собирались в вязкие лужи у подножия стены. На полу, одно на другом, лежали два тела, словно сцепившись в любовном объятии. Они почти слились воедино: лоскуты распоротой кожи и разорванной плоти смешались до такой степени, что невозможно было определить, чьему телу они принадлежат. Маттеус мог бы сказать, что то, которое лежало снизу, было Броком, лишь потому, что видел его витой эполет главы службы безопасности, почти скрытый под массой человеческих потрохов.

Горячий воздух, тяжёлый от тошнотворной медной вони, сдавил Маттеусу горло. Разум его помутился, жестокость сцены ударила его словно пинком в живот. Слышно было, как один из безопасников застонал, его начало тошнить сильными, обильными приступами. Он уронил дубинку, та покатилась по полу и остановилась рядом с трупами, от которых шёл едва заметный пар.

Ужас Маттеуса усилился, когда он заметил оковы на стене. Словно куски мяса в лавке мясника, в них гротескно висели руки женщины. Гуннар колотил кулаками по стене камеры, его простой разум не способен был совладать с тем, что видел.

Услышав скрежет открывшейся двери лифта на другом конце коридора, Маттеус пришёл в себя. Он сильно хлопнул Гуннара и дал знак всем вести себя тихо. Стараясь не шуметь, с мрачными лицами они встали спиной к стене, стараясь не смотреть на жуткое зрелище смерти, раскинувшееся перед ними. Безопасник, которого тошнило, вытер трясущейся рукой рот. Маттеус поймал его взгляд и кивнул ободряюще. Безопасник кивнул в ответ. Они обратили взгляды к двери и стали ждать, держа оружие наготове.

Услышав приближающееся знакомое гудение кресла Дранта, все облегчённо выдохнули. Сквозь шум моторов послышался голос девочки.

— Не вози её сюда, — крикнул Маттеус, но было поздно. Они уже обогнули угол и въехали в камеру.

— Проклятье, может ты всё-таки уберёшь её отсюда? — рявкнул Маттеус, но девочка уже соскользнула с колена Дранта и зашлёпала босыми ногами по камере.

— Мама? — произнесла она. Мужчины смотрели на девочку, не зная, что делать. Она повернулась к Маттеусу, голубые глаза блестели в сумраке.

— Это моя мама? — спросила она.

Маттеус ещё раз глянул на кровавое месиво в центре камеры, только сейчас заметив угольно-чёрные волосы, рассыпавшиеся веером.

— Да, — ответил он хрипло, отчаянно пытаясь придумать, чтобы сказать успокаивающего, но сцена разорения вокруг сводила на нет любые слова поддержки.

Девочка присела рядом с матерью, низ белого платья сразу же пропитался кровью. Подняв взгляд кверху и задрав голову, она понюхала воздух. Девочка выглядела сбитой с толку, словно внутренне силилась понять, что произошло.

— Он был здесь, — она устремила взгляд на Маттеуса. — Мама должно быть разозлила его.

Её взгляд лишал сил. В её глазах было что-то старческое, что-то старческое и мудрое.

— Его лучше не злить, — продолжала она.

Маттеус сглотнул, пытаясь улыбнуться.

— Кого лучше не злить, дитя?

— Моего друга.

— А какой он, твой друг?

Она оценивающе посмотрела на Гуннара, которые стоял у стены, тряся головой, словно пытаясь вытряхнуть из неё еретические мысли.

— Больше его, — сказала она, — Намного больше. Он приглядывает за мной. Но иногда он бывает большим неряхой, — она указала на разбросанные вокруг части тел и лужи крови. — Я могу заставить его вернуться, если хотите.

— Нет! — сказал Маттеус чересчур громко.

Девочка нахмурилась.

— А я хочу, чтобы он был здесь, — дерзко ответила она и, наклонив голову, начала беззвучно шевелить губами. Атмосфера в комнате сразу же потяжелела, а время словно замедлилось; температура резко упала, когда девочка превратилась в эпицентр психической бури, её длинные чёрные волосы вздыбились, наэлектризованные хлещущими голубыми вспышками энергии. Это выглядело так, словно её птичье личико окружили безголовые извивающиеся змеи. Воздух вокруг неё уплотнился и замерцал: для Маттеуса её очертания расплылись. Единственным чётким местом в неземном видении, которое однажды было маленьким и внешне невинным ребёнком, оставался взгляд ненависти, сконцентрированной в её когда-то небесно-голубых глазах, которые сейчас были чернее ночи, и в них не осталось ничего человеческого. Крыс Леман пискнул, выпрыгнул из верхнего кармана Гуннара и кинулся в коридор. Гуннар взревел и бросился на ребёнка.

С быстротой молнии девочка повернулась к нему. Мимолётный проблеск страха и замешательства мелькнул на её лице, но пропал так же быстро, как появился. Она выплюнула злой приказ, гиганта подняло в воздух и вышвырнуло кувырком в дверь — словно ребёнок отбросил надоевшую куклу. Гуннар врезался в стену коридора, круша трубы. Хлынул горячий пар. Несколько секунд Гуннар сидел, ошеломлённый, затем вскочил на ноги и загрохотал вслед за своей любимой крысой, плача от боли.