Стив Лайонс - Имперская гвардия: Омнибус

Михалик оглянулся на Ковона, чье лицо стало бледной, разинувшей рот маской неверия.

— Я тебе говорил, — сказал он. Он убрал винтовку с корней дерева и вывернулся из под разбитой машины. — А теперь сложная часть. Давай двигаться.

Ковон выполз рядом с ним, посмотрел на него и покачал головой. Он посмотрел вниз на грудь, где его повязки были полностью красными. Лужа крови собралась под ним, пока он лежал, осматриваясь и отслеживая.

— Я не пойду, Эзра. Я через улицу не перейду, не то что дойти до «Валькирии».

Из своей кожаной сумки Ковон достал последнюю взрывную шашку. Сорвал с детонатора защитную печать и положил палец на кнопку. Михалик почувствовал, как волна сожаления охватывает его. Он открыл рот, собираясь сказать что-то ободряющее или сочувственное, но Ковон заговорил первым:

— Не надо жалости, — рыкнул он. — Ты знаешь, что делать.

Михалик оглянулся назад на улицу, пригнулся с винтовкой в руках. Он постоянно боролся с желанием оглянуться. Вражеские солдаты столпятся у обломков машины за секунды, и как бы Ковон ему не не нравился, он все равно был земляком катаканцем. Те, кто носил красные повязки, редко оставляли братьев позади.

Он быстро дошел до входа в многоквартирный дом. Он проскочил через все еще открытую дверь, подошел к одному из передних окон и обратной стороной ладони стер столько грязи, чтобы суметь посмотреть обратно в парк.

Киферийское солнце еще не взошло над верхушками других зданий, и парк был покрыт закрученной смесью красных теней. Где-то визжала сирена, и множество солдат Тау выбегало из базы. Облако роботов-дронов кружилось в воздухе, словно рой роботов-пчел, вызванных к злобной жизни одной-единственной пулей.

Несколько секунд спустя взорвалась шашка. Огромный сияющий огненный шар поглотил Ковона, машину, дерево и больше двух дюжин Тау, пришедших схватить или убить несостоявшихся убийц. Обломки дерева и скрученные обгоревшие куски метала падали отовсюду. Трава в парке загорелась, и взрывная волна разбила все стекла на окнах, обращенных к улице. Михалик непоколебимо стоял, пока сотни кусочков стекла резали его обнаженную грудь. Он мог использовать эту диверсию для отхода, он знал, но чего он этим добьешься? Нет, подумал он, это от меня зависит, когда зажечь огонь. Он поднял винтовку и прижал прицел к глазу.

На секунду не было ничего кроме криков и воплей из квартир над ним. Снаружи было лишь разрушение и шокированная тишина. Потом он увидел, как один из синих поднялся из высокой травы, в которую его швырнуло. Михалик выдохнул и нажал на курок, и лицевая пластина шлема чужака вогнулась внутрь, разбрызгивая кровь и кусочки костей. Его правая рука поднялась, чтобы поднять затвор, пока он осматривался в поисках следующей цели. Использованная гильза упала на пол, и он перезарядил оружие с сверхъестественными спокойствием и скоростью. Еще один Тау появился в поле зрения, чтобы упасть под еще одним выстрелом. И снова он перезарядил. Он нашел следующую цель, и полетела третья пуля. Четвертая. Пятая. Он бросил на пол использованный магазин и воткнул следующий. Поиск, захват, огонь, перезаряд. Снова. Снова. Снова. Без устали.

За минуту он убил целых десять Тау и израсходовал два магазина. Более чем достаточно, чтобы привлечь их внимание.

Он повернулся уходить, когда заметил что-то углом глаза. Это были не то чтобы лазеры. Это были словно вспышки голубого дыма, заметные только потому что отражались в разбитом стекле покрывавшем пол лобби. Он понятия не имел, что это было, но это не могло быть хорошо. Он рванулся вперед, прыгая за диван. За ним залп маленьких ракет взорвался о фасад здания. Дверь разнесло в щепки. Кирпичи и цементный раствор падали в комнату. Часть потолка пострадала от взрыва, и штукатурка падала на спину Михалика. Обжигающая боль ударила в руке. Он остался за диваном, опустив голову, и выругался. Ракеты означали присутствие батареи легкой артиллерии, или, что хуже, транспортника. Мошенники, подумал он.

Это должна была быть драка между пехотинцами.

Михалик знал, что не мог тут оставаться. Он растянулся на полу и начал уползать. Многочисленные порезы обдирались о ковер, оставляя кровавый след, но тут ничего нельзя было изменить. Завернув за угол, он на секунду остановился, посмотреть, почему так болит его рука. Для начала он увидел, что между лучевой и локтевой костями застрял большой кусок стали из оконной рамы. Он встал и вытянул его из плоти. Струя крови цвета его головной повязки нарисовала косую кривую на стене.

Он побежал вниз по коридору, распахнул металлическую пожарную дверь плечом и выскочил на парковку. Он пробежал только несколько шагов, когда один из следопытов тау, несущийся на всей скорости, выскочил из бокового переулка. Тау резко остановился, явно удивленный уже найти Михалика снаружи. На кратчайший момент они засмотрелись друг на друга. Потом чужак начал поднимать свой карабин. Михалик, доставая дальше, перехватил винтовку как клюшку и ударил тау по голове снизу. Потом он сократил дистанцию, бросил винтовку и выхватил нож из ножен. Он взмахнул клинком горизонтальным, обезглавливающим движением, но в последнюю секунду тау блокировал атаку локтем. Михалик, ожидавший, что бой будет закончен так быстро, как начнется, был ошарашен, и ошарашен вдвойне, когда его яростно пнули в лодыжку. Они двое боролись еще секунду, пока Михалик наконец не сумел завернуть руку противника за спину и воткнуть кинжал ему в грудь. Тау начал дергаться, и его ноги подогнулись. Михалик выдернул лезвие и увидел, что он покрыто густой кровью голубого цвета, и хотя время было ценно, он остановился, чтобы стереть ее о штанину чужака. Грязная кровь ксеноса не будет пачкать его нож.

Он снова двинулся, продвигаясь по узким, извилистым улицам колонии. Оставшиеся следопыты тау держались близко за ним, в этом он был уверен. Теперь это была гонка, настоящее соревнование, который из видов обладал лучшими умениями и стойкостью. Спустя короткое время он был уже за пределами города и пробивался сквозь сгущающиеся джунгли. Он пытался идти самой запруженой дорогой, что мог найти, но его голова начала затуманиваться. Он прислонился к дереву, задыхаясь. Порезы на его груди были мелочью, но дыра в локте почти покалечила его. Из раны текла кровь. Его правая рука выглядела так, будто ее окунули в красную краску. Он использовал головную повязку в качестве повязки и продолжил путь.

Почти к полудню Михалик добрался до точки отхода. Остаток утра он пытался обнаружить следы преследования — треснувшая ветка там, запах чужака в ветре здесь. Но сейчас было тихо. Сквозь деревья он видел «валькирию», что привезла его и других. Ее задний люк был открыт, гостеприимный, как объятья матери. Он был уже кончен, он знал; он был вымотан, голоден, обезвожен, обескровлен и обожжен. И все же, все было почти кончено. Он хромая вышел на поляну и двинулся к транспорту.