Генрих - Отпуск на всю жизнь

– И что с ней? – с трудом подавляю жгучий интерес в голосе.

– Компрессионный перелом верхней челюсти, перелом восьмого левого ребра, сложный перелом лучезапястного сустава, – следователь смотрит так торжествующе, как будто зачитал мне самый жестокий приговор из всех возможных.

– Ого! – это в первый и, надеюсь, в последний раз мои эмоции вырвались наружу. Но я запомнила сразу, это перечисление повреждений звучит для моего уха лучше любой песни. Перелом того, перелом другого, о, музыка богов войны и победы!

– Но до чего же крепкая девица! – сейчас монотонности в моём голосе нет, я обращаюсь к Эльвире, – Мама, если бы меня так ударили, точно ребра три сломали бы. А у неё только одно. Кувалдами надо таких бить.

На моё «мама» Эльвира косится с подозрением, но в присутствии чужих не одёргивает.

– Как вы говорите? Хотите напасть на Грибачёву с кувалдой? – мгновенно цепляется Семёнов.

– …не выдумывайте – и не вмешивайтесь в мои разговоры с мамой, это личное…

– Почему вы позволяете себе такой тон? – о, заговорила рыбка человеческим голосом. Да и мне надоело.

– Что вы имеете в виду? – включаю интонации, но слабенько. Нефиг его баловать.

– Ладно, – устало отмахивается следователь, – Ответьте, за что вы избили Грибачёву?

– Ни за что. Она напала на меня, я защищалась.

– Так защищались, что сломали руку о её лицо, – ой, даже сарказм появился. Я оживила эту мумию!

– Это было ответным действием. Она напала на меня, я в ответ ударила. Результат удара показывает, насколько она крепче меня. Она получила всего лишь синяк и трещину, а моя рука надолго вышла из строя. Моя боеспособность резко снизилась, правой рукой я больше ничего не могла сделать.

– Как она на вас напала? – следователь принимается записывать свои вопросы и мои ответы.

– Кинулась на меня и схватила руками за куртку.

– Разве можно это расценивать, как нападение? Может, она просто потрясла бы вас и отпустила?

– Это именно нападение. Только так это и нужно расценивать. Ваши фантазии о возможных вариантах не имеют отношения к делу.

– Почему всё-таки вы расценили это, как нападение? На каком основании?

– На основании репутации Грибачёвой и её всем в нашей школе известных ухваток. Именно так она обычно начинает драки. Хватает противника и старается свалить на землю. Потом бьёт кулаками и ногами. Насколько я знаю, она именно таким способом отправила пять девочек в больницу. А может и больше, тут вам, как полицейскому, виднее.

Следователь вдруг останавливается и смотрит озадаченно. Что?! Он об этом не знал?! Абзац, я охреневаю от работы родной полиции!

– Пишите, пишите. Я потом проверю дословно, что вы написали.

Он пишет, но вид у него стал изрядно кислый. Написал, последние слова максимально точно. Я, как и обещала, всё проверила. Только тогда мы с Эльвирой всё подписали. Но напоследок я ему сильно врезала. Ибо нефиг!

– А ознакомление меня с моим статусом и делом, по которому вызвали, всё-таки стоит в самом начале протокола. Передёргиваете, господин следователь. Я с вами в карты играть не сяду. Ладно, прощаю на первый раз.

Эльвира аж отвернулась, чтобы не видеть, как его перекосило. Ай, бедненький!

Когда выходим на улицу, Эльвира устало спрашивает:

– Ну, и зачем ты всё это устроила?

– Он мне не понравился. Сразу начал запугивать. Свои обязанности не выполняет.

– Он – следователь.

– И что? Следователю можно нарушать закон? Мне даже четырнадцати лет нет, я по закону вообще неподсудна. Максимум, меня могли взять под плотный надзор с отсрочкой помещения в спецучреждение. Но только в том случае, если б я её убила. А чтобы Машку убить, точно кувалда нужна, иначе никак.

– Тяжкие телесные, это серьёзно, – качает головой Эльвира.

– Судя по тому, что самой Машке за то же самое, причём многократно, ничего не было, не особо серьёзно. Меня другое удивляет.

– Что?

– Сотрясения мозга у неё нет. Он там точно есть? Череп треснул, а мозгу хоть бы хны…

Мы глядим друг на друга и хохочем.

Но дома я серьёзно задумываюсь. Не в моих правилах оставлять за спиной живого врага. Но в нынешнем теле и нулевым статусом мало что могу сделать. Пробраться в больницу и добить? Я уже примерно понимаю стиль работы здешней стражи. Это Машку они будут лениво искать, а за меня возьмутся плотно. А уж если я следы оставлю… а как их не оставить? Здесь я не умею оборачиваться.

Ночью снится сон-воспоминание. Мы знали про засаду, но всё равно пошли по этому маршруту. Патриарх называл это ловушкой в ловушке. Однако ловушка второй степени оказалось третьего или даже четвёртого уровня вложенности.

Мы стоим в предгорьях над ущельем, в котором нас должны были уничтожить. Мне весело, хотя пять моих гвардейцев лежат вповалку с растёрзанными трупами врагов. Их в четыре раза больше. С моих клыков падает капля чужой крови. Левая рука висит плетью, но на моём лице откровенное счастье, волчья радость.

Патриарх целёхонек, только плащ изодран, на то он и патриарх.

– Смотри, Катрина! Один шевелится! – я всматриваюсь, поднимаю клинок, но нет. Слабый стон издаёт один из наших. Прекрасно! Если зашевелился, значит выживет.

Мы уходим, собрав оружие. Патриарх несёт на плече раненого. В тот раз мы победили.

20 марта, пятница.

Не пошла в школу. Не выспалась и чувствую себя, как после многодневного перехода через горы. Без отдыха и сна. Да ещё эта дура…

– Ты кто?!

Нет, с утра пораньше и даже не в ухо орать, а внутри головы. В очередной раз убеждаюсь в безмозглости реципиента (о, какое слово я узнала!). Вот как раз мозг она и получила. Да воздастся каждому по нужде его!

Это она мой сон увидела. Я сейчас часто её не запираю, через неё всё чувствуется острее. Чтобы она не высовывалась лишний раз, устроилась на диванчике, голову на колени Эльвире.

– Ты чего в школу-то не пошла? Я не очень тебя поняла… и зарядку не стала делать.

– Откат у меня. Драка, травма, допросы, в школе ажиотаж. Наверное, я перенервничала, сил нет никаких, – это правда, я натурально эмоций обожралась.

– Конец четверти, Дана.

– Здоровье дороже, – на это ответить ей нечего.

Перед обедом, тяжко вздохнув, выпускаю эту дуру. Как раз она успокоилась.

– (Чего ты там спросить хотела?)

– (Уже спросила. Ты кто? Что это за страшная картина была?)

– (Кто-кто? Совсем тупая?)

– (Ты вампир?)

– (Полегче. Я – высший вампир)

– (А какая разница?)

– (Такая же, как между вами, людьми, и обезьянами).

Она немного помолчала, переваривая информацию.

– (А там кто был?)

– (Враги. Вервольфы, оборотни, по-вашему. Мы с ними воюем), – не договариваю. Мы почти со всеми воюем. В том числе, и с людьми.

– (Ты поэтому Машку укусила?)

– (Рефлекторно. Всё отстань, мне отдохнуть надо).