Виктор Косенков - Гость внутри [litres]

– Что? – не понял Леша.

– Я жду вас завтра к шестнадцати часам.

– Хорошо, – кивнул Беляев. – Я пойду?

– Идите, Алеша. Идите.

Беляев сам не заметил, как оказался вежливо вытолкнут за дверь. Щелкнул замок. Леша остался один на лестнице.

Ощущения были странными. Что именно странно, Алексей не понимал, но было, определенно было что-то непонятное, в воздухе, в окружающем привычном бардаке. Леша окинул взглядом лестничный пролет. На полтора десятка ступенек ниже у мусоропровода стоял черт. Мелкий рогатый хвостатый парнокопытный бесенок. С пятачком и хитрыми глазами.

– Ты откуда? – тихо спросил Беляев. Удивляться сил уже не было.

Чертенок не ответил, только хитро ухмыльнулся, подмигнул Алексею и откинул крышку мусоропровода.

– Стой, – позвал Алексей, добавил, чувствуя себя окончательно сошедшим с ума: – Поговори со мной.

Черт покачал головой, риготнул и полез в ковш мусоропровода.

– Стой, падла! – заорал Беляев. – Стой! Пятак начищу, рога поотшибаю. Хвост накручу!

Угрозы не подействовали. Черт преспокойно скрылся в ковше, крышка захлопнулась. Беляев подлетел к мусоропроводу, откинул крышку. Распахнул ковш. Полыхнуло. Леша зажмурился, когда открыл глаза, в ковше ничего не было. Лишь горстка дымящегося пепла и дико отражающийся от стен трубы мусоропровода смех. Хохот.

«Все. В клуб, – решил Беляев, – к людям, к выпивке! Иначе осталось только совсем свихнуться».

Северский Север Александрович. Психиатр. 37 лет

Оно пришло вдруг. Страшное, жуткое чудовище.

И Северский испугался. Жутко захотелось проснуться, но видение все не уходило.

Тогда он сильно ущипнул себя за ляжку, желая прекратить кошмарный сон. Вместо этого взвыл от боли, только тогда поняв, что это не сон. Следом за осознанием пришел панический ужас. По спине между лопаток заскользили липкие капельки пота. Чудовище сделало шаг вперед.

Север дернулся как-то конвульсивно, и тогда монстр расхохотался.

В страшилище навскидку было метра два с половиной роста. Фигура у него была вполне человеческой, если не считать тонкого голого хвоста с кисточкой, копыт и двух огромных белых крыльев за спиной. Вокруг головы монстра пылал непереносимо белый свет. «Нимб», – промелькнуло в нервно подергивающемся сознании.

За яростным сиянием разглядеть лицо полностью было невозможно. Из хаотично пляшущего чистого света выскакивали самопроизвольно какие-то черты. То бешеные глаза, то тонкий заостренный нос, то круто изогнутые брови, то острые зубы. Все это упорно не желало складываться в единую картинку. Сейчас Северский видел искривленный хохотом рот, отчего становилось не просто жутко, а до истерики, до желания бежать далеко и без оглядки или упасть и расплакаться, как ребенок.

Чудовище оборвало смех и посмотрело на него. Север точно знал, что посмотрело, хотя не видел сейчас даже глаз. Зато он видел охваченную хаотично полыхающим нимбом голову и фигуру с копытами, рогами, крыльями и хвостом.

– Кто ты? – пролепетал Северский, пытаясь не намочить штаны от страха. – Зачем пришел? Что тебе?

– Я? – вопросило чудовище трубно. – Ты спрашиваешь, кто я? Я вечность. Я созидание и разрушение. Я тот, которого у вас принято называть Богом.

– Нет. – Северский почувствовал, как крепнет его голос. – Бог не может быть таким. Он чист и светел.

– Я бел и черен, как ты мог заметить, – скучным голосом поведало чудовище. – Кроме того, не вам судить, каким должен быть Бог. Вы-то своего создали по образу и подобию своему.

Север поглядел на монстра внимательнее. Тот и впрямь был белым и был черным. И кровь проступала на белом и черном теле Бога и текла по нему алыми струйками не то из ранок, не то сама по себе. И страхом несло от этого существа. Хаосом, паникой, кошмаром. И тут Севера осенило.

– Тебя нет! – крикнул он. – Ты плод воображения. Галлюцинация. Тебя не может быть. Просто я думал об этом парне, о его проблемах, и вот ты пришел. Ты плод сумасшедшей фантазии. А на самом деле ты просто по образу и подобию. Несколько зафиксированных абстракций, сложившихся в галлюцинацию, – вот кто ты.

– Возможно. – Нимб забился яростнее, засверкал. – Возможно, ты прав, Север Александрович. А теперь бери бумагу и пиши.

– Что писать? – заинтересовался Северский.

– Пиши, – повторила галлюцинация. – Я продиктую.

Алексей Беляев. 27 лет. Воспоминания

Леша быстро шел по улице, почти бежал. Северский ждал к четырем, а сейчас уже половина пятого. Беляев судорожно глянул на часы и прибавил шагу. Шагал он тоже как-то нервозно. Впрочем, в последнее время он все делал резко, дерганно.

Беляев перебежал на другую сторону улицы и свернул во двор. У подъезда Северского стояли две машины. Помигивающая синим проблесковым маячком «скорая» и милицейский уазик. Милиции в машине не было. В «скорой» тоже было пусто, если не считать читающего со скучающим видом водителя.

Алексей потарабанил пальцами по ветровому стеклу, водитель оторвался от книжки. Зачитанная Маринина карманного формата, заметил Беляев. Водитель приспустил стекло.

– Чего? – поинтересовался Леша. – Случилось, что ль, чего?

– Да хрен его знает, – отозвался мужик с Марининой. – Мое дело маленькое. Мы приехали по вызову, а потом менты. А там уж, вообще, хрен его знает, чего произошло. Борисыч, это врач мой, еще не спускался, так что я не в курсе. Да и потом, при такой работе каждый день чего-то случается. Приелось уже.

Леша кивнул и поторопился к подъезду. Любопытство вещь хорошая, но Северский ждет.

Беляева заколотило, когда увидел, что дверь в квартиру психиатра распахнута, а на площадке толпится куча зевак.

– Чего случилось-то? – шептал кто-то.

– Север Ляксандрыч преставился, – захрипела диким шепотом бабулька в заплатанном халате. – Прошлый год Аляксандер Валерича похоронили, а тепер-ча и сынок его.

– Кошмар, – всхлипнул кто-то с другой стороны. – Он же молодой мужик совсем. Ему ж и сорока не было.

– Все от нервов, – пояснил всезнающий мужской голос. – Работа у него такая нервозная была. С такой работой долго не живут.

– Да при чем здесь работа? Работа. Мы вон целину подымали, БАМ строили, и ничего. Живы.

– Да вам давно в могилу пора. Нет, тут все дело в экологии…

Алексей не стал слушать дальше, растолкал столпившихся у дверей соседей и протиснулся в квартиру.

– Куда прешь? – грубо остановил его подвернувшийся некстати опер.

– Я… мне к Север Александровичу… Он меня ждет!

– Он уже никого не ждет, – мрачно хыкнул мент.

– Что с ним?! – крикнул Беляев, вскрик получился несколько истеричным и настолько чувственным, что мент растерялся.

– Шурик, кто там еще? – позвал уверенный голос, из комнаты вышел сильно объемный мужчина в милицейском кителе. На дородной роже красовались густые черные усы. Почему-то кроме этих усов взгляд ни за что не цеплялся.