Рошани Чокши - Серебряные змеи [litres]

Она заставила себя посмотреть на Руслана, который уставился на сводчатый ледяной потолок. Он легонько покачивал свою перевязанную руку. В одно мгновение на его лице промелькнуло что-то похожее на печаль.

– Поразительно, – взволнованно сказал он, слегка подпрыгивая на месте. – Такое ощущение, будто мы стоим у истоков истории, не правда ли? Вы чувствуете, как пульс вселенной ускоряется от этого открытия? Я чувствую себя так, словно…

Его живот громко заурчал. Руслан нахмурился и тихо приказал своему желудку замолчать. Он снова открыл рот, чтобы продолжить свою мысль, но в этот момент к нему подошла Дельфина, и молодой человек замолчал. Матриарх оглядела всех присутствующих, слегка прищурив глаза. Когда Дельфина заговорила, Лайла заметила, что она смотрит только на Северина.

– Ну что ж, охотники за сокровищами, у нас есть ровно неделя до Зимнего Конклава и еще меньше времени до того, как нам придется сообщить Ордену о нашей находке, – холодно сказала она. – Начинайте охоту.

После этого они с Русланом покинули атриум. На мгновение Руслан остановился и ободряюще улыбнулся Еве. Лайле показалось, что это был призыв, но Ева не последовала за ним. Вместо этого она пошла вперед. Лайла впервые заметила, что ее левая нога слегка прихрамывает.

– Я хочу остаться и помочь вам, – объявила Ева, скрестив руки. – Во-первых, я талантливый мастер крови и льда. Как двоюродная сестра Руслана, я росла, слушая рассказы о Спящем Чертоге и Падшем Доме. Вы могли бы использовать мои навыки. Я могу предложить столько же, сколько и любой другой член команды, – она бросила на Лайлу язвительный взгляд. – Возможно, даже больше некоторых. Ну так что скажете?

Но Северин ничего не ответил.

Он посмотрел на Лайлу. Никто не присоединялся к их команде без предварительной проверки, и то, что Лайле удалось узнать о Еве, не делало ее достойной доверия. Пока матриарх проводила утреннюю встречу, Северин вызвал ее в камеру хранения, где они вскрыли чемоданы патриарха и Евы, чтобы она могла их прочитать. В вещах Руслана не было ничего необычного. Никаких важных воспоминаний. Никаких эмоций, кроме чрезмерного давления, которое заставляло патриарха стремиться к новым открытиям, и у Лайлы сжалось сердце. Это было ей знакомо. Однако у Евы почти не было вещей. Ничего, кроме пары туфель, изношенных во время работы в московском салоне кровного Творения.

– Прости, – искренне сказала Лайла. – Но нет.

На мгновение глаза Евы широко раскрылись от удивления, а затем она направилась к Лайле, сердито нахмурив брови. Гипнос торопливо отошел в сторону.

– Это из-за того, что я не знала, кто ты такая? – раздраженно спросила Ева.

Лайла вдруг почувствовала, что ужасно устала.

– Ева, мне совершенно все равно, знаешь ты меня или нет. Это никак не влияет на то, что мы следуем определенным правилам, с которыми ты не знакома, и поэтому мы вынуждены отклонить твое благонамеренное предложение по предоставлению услуг.

Ева усмехнулась, дергая серебряный медальон на своей шее.

– Ты что, ревнуешь? Я тебя не виню. – Ева наклонилась ближе и понизила голос: – А какие услуги можешь предложить ты? Ну, кроме своего тела.

Лайла постаралась придать своему лицу безразличное выражение. Она понимала, что мир поощряет соперничество между девушками, учит их обнажать зубы, хотя они могли бы обнажить свои души. Ее дружеские отношения во Дворце Сновидений начались с жестокости: одна девушка добавила краску в ее крем для лица, а другая срезала каблуки с туфель в надежде, что она сломает лодыжку на сцене. C’est la vie . Это Париж. Это шоу-бизнес. И все они боялись потерять средства к существованию. Но разница была в том, что девушки из кабаре относились к ней как к равноценному противнику на общем поле боя.

Ева разговаривала с ней так, словно ее вообще не существует.

– Я не вижу ничего, что могло бы вызвать ревность, – сказала Лайла.

И она действительно так думала. Ева была красива, но тела – это всего лишь тела. Их было легко сломать и, к сожалению, не так легко сделать. Лайла была не властна над своей наружностью и никогда не судила других за внешний вид.

Но после ее слов лицо Евы побелело.

– Ты думаешь, что у тебя есть покровитель в лице мистера Монтанье-Алари, и только поэтому позволяешь себе так говорить, – сказала она. – Но это скоро закончится. Даже я заметила, что в прошлый раз он не потрудился защитить твою честь.

С этими словами она ушла прочь.

Лайла впилась ногтями в свои ладони. Ева была права, но в то же время она ошибалась. Если бы Северин хотел показать, что он может говорить за нее – он бы это сделал. Но Лайла заметила, что он собирался что-то сказать, прежде чем сделал шаг назад. Лучше бы она этого не видела.

Потому что в ту же секунду ее воображение начало рисовать сказки о проклятиях, мифы о девушках, которым полагалось не видеть своего возлюбленного после полуночи, чтобы не знать его истинного облика. То, что Северин сделал в тот момент, и то, как во время пожара он пытался закрыть их всех руками – все это были мимолетные проблески того юноши, которым он был на самом деле. Юноши, который спас Зофью и подарил ей утешение, который поверил в Энрике и дал ему возможность говорить, который видел в Лайле ее душу, а не только плоть. Она ненавидела этот взгляд, потому что он напоминал ей о том, что Северин превратился в проклятого принца, запертого в самой худшей версии самого себя. Ни ее поцелуй, ни ее робко предложенное сердце не могли вырвать его из плена, потому что он добровольно закрылся от всего мира.

Теперь, когда она повернулась к Северину, он с жадностью осматривал Спящий Чертог. Молодой человек откинул со лба темные волосы, и его губы тронула еле заметная улыбка. Раньше он бы принялся искать баночку с гвоздикой в кармане пиджака. Однажды Северин объяснил, что гвоздика помогает ему думать и вспоминать, но после смерти Тристана он перестал жевать горькие засушенные бутоны. Лайла его не понимала. Вряд ли это могло помочь ему забыть обо всем, что произошло.

Лайла присоединилась к остальным, и вместе они наблюдали за тем, как Северин обходит главный атриум. Одним из его сильнейших качеств была наблюдательность. Лайла могла ненавидеть его сколько угодно, но было бы глупо отрицать его таланты. Когда дело касалось сокровищ, Северин безошибочно определял их контекст. Их историю.

– Мы называли это место «чертогом», – медленно произнес он. – Но мы ошибались. Оно больше похоже на собор…

Северин сделал пометку в одной из своих бумаг.

– Какое место в соборе самое священное? – спросил он, обращаясь больше к самому себе, чем к остальным.

Лайла не чувствовала себя особенно компетентной или хотя бы достаточно заинтересованной, чтобы отвечать на этот вопрос.