Макс Фрай - Зеленый. Том 1

– Любой. Потому что ты сам отличный. Следовательно, не можешь натворить бед. Это просто технически невозможно. Даже если страшно разозлишься и устроишь извержение вулкана, предварительно его, уж не знаю откуда, добыв, рано или поздно непременно окажется, что это было чрезвычайно полезное извержение. Например, из какой-нибудь Десятой Области Запредельной Илайи явится толпа юных фей, чтобы полакомиться лавой, которая для них – что-то вроде леденцов. И человеческий мир тут же исполнится вечной ликующей радости, просто от взмахов их рукавов.

Это звучит настолько прекрасно, что я незамедлительно прихожу в деловитое настроение. И спрашиваю:

– Слушай, а может, нам действительно что-нибудь подобное провернуть? Правда, я никогда не устраивал извержений. И не знаю, откуда взять лишний вулкан. И куда его здесь у нас присобачить, тоже не представляю, но…

– Вот когда узнаешь, тогда и проворачивай на здоровье, – ухмыляется Нёхиси. – Потому что я и рад бы тебе помочь, да не имею права. У меня обязательства. Ограничение всемогущества, все вот это вот. В списке катаклизмов, которые я ни при каких условиях не должен здесь устраивать, извержения вулканов стоят семнадцатым пунктом. Местные законы природы только-только со мной смирились, не хотелось бы их подводить. Но нам тут и без вулканов отлично живется. Скажешь, нет?

– Да, неплохо, – неохотно соглашаюсь я. – Просто раздразнил ты меня. Это же все как мы любим! Вулкан, извержение! Феи, грызущие лаву! Эпидемия ликования, распространяющаяся взмахами их рукавов!

– На самом деле это была шутка. Причем довольно дурацкая. Я нарочно придумал совершенно абсурдный пример, чтобы тебя насмешить. Общеизвестно же, что феи, приносящие ликование, обитают не в Десятой, а в Третьей Области Запредельной Илайи. И вулканическую лаву они, увы, не едят.

– Общеизвестно, значит, – повторяю я. – Общеизвестно! Только я один на всем белом свете этих элементарных вещей не знал.

– Да, эрудиция не самое сильное твое место, – соглашается Нёхиси. – Но это не страшно. У всех свои недостатки. Никто из нас не идеал. Зато с ликованием у тебя все настолько в порядке, что уже никаких фей из Запредельной Илайи не надо. Ты у нас вместо фей.

– Так что там с желтыми огнями? – напоминаю я. – Ты сказал: «пусть будет больше шансов», – а что за шансы, так и не объяснил. Это нечестно. Я страдаю от недосказанности. Ты же не хочешь довести фею до слез?

– Вообще-то не отказался бы, – честно признается Нёхиси. – Обычно феи не плачут, так что это редкое зрелище, я бы с удовольствием поглядел. Но ладно, лучше дождусь удобного случая и доведу до слез какую-нибудь постороннюю фею, а не тебя. С твоими желтыми фонарями все просто. Ты, кстати, и сам мог бы догадаться, если бы включил элементарную логику. Теперь, после твоего вмешательства они – сумма прежних себя и тебя. Смотри!

С этими словами он подносит руку к моим глазам. Жест, на первый взгляд, непоследовательный – сказать: «смотри», – и тут же закрыть обзор. Но, конечно, в нашем случае все иначе. Потому что это мои глаза и его рука. Теперь я вижу не хуже, а лучше прежнего. То есть даже не «лучше», а просто не так, как привык. Все-таки зрение у меня вполне человеческое, тут ничего не поделаешь, какое тело при рождении выдали, то и носи.

– Видишь? – нетерпеливо спрашивает Нёхиси. – Ясно тебе теперь, во что превратился Проход, над которым висят фонари? Понятно, куда он ведет?

– Да ни черта мне не понятно, – вздыхаю я. – Я же пока не знаю, что обозначают все эти линии, дыры и пятна, ритм их движения, оттенки внутреннего огня. Это все равно что пытаться прочитать книгу на иностранном языке. Видишь разные значки, между ними пробелы, понимаешь, что это скорее слова, чем просто бессмысленные узоры. А какие именно, можно только гадать. Но как же это красиво! Ты всегда так реальность видишь? Все вокруг? И всех? И меня?

– Да по-всякому я вижу, – отмахивается он. – Разными способами. Глупо было бы всегда смотреть на мир одним зрением и видеть примерно одно и то же. Не представляю, как люди с этим справляются. Я бы точно с ума сошел!

– Судя по тому, как сияет этот Проход, он должен вести в хорошее место, – неуверенно говорю я.

– Да конечно в хорошее! – нетерпеливо соглашается Нёхиси. – По крайней мере, я всем сердцем на это надеюсь. Было бы обидно, если бы этот бар внезапно оказался паршивым. Тогда в него мало кто захочет ходить.

– Так там просто бар?

– Ну конечно. Бар остался на месте. Не сменился какой-нибудь бездонной пропастью, я это имею в виду. Думаю, это только к лучшему. Люди не особо любят падать в бездонные пропасти, и они по-своему правы. Значит, лишние бездонные пропасти нам тут ни к чему, – говорит Нёхиси. И убирает руку, закрывавшую мне глаза.

Пока я растерянно моргаю и одновременно готовлюсь закатить безобразную сцену, потому что будь ты хоть тысячу раз всемогущим, а нельзя бесконечно морочить мне голову и не нарваться на шумный скандал, возможно даже с битьем посуды – при условии, что ящик ненужной посуды свалится сейчас откуда-нибудь с небес прямо к моим ногам – так вот, пока я моргаю и спешно подбираю подходящие к случаю бранные выражения, Нёхиси внезапно исполняется милосердия и начинает совершенно нормально, по-человечески объяснять.

– Раньше этот желтый свет снился людям, чтобы целиком, навсегда и бесповоротно заманить их в новую судьбу, – говорит он. – И это его свойство никуда не делось теперь, когда желтый свет горит наяву. Но прежние изменения считались нежелательными, условно «плохими» – для меня это, сам понимаешь, очень спорный вопрос. Мне трудно понять, чем судьба человека, принадлежащего этой реальности, хуже, чем судьба уроженца ее изнанки. С моей точки зрения, они просто разные, вот и все. Но поскольку люди считают именно так, мне легче согласиться, чем дискутировать, в конце концов, заинтересованным лицам видней, что для них зло, а что благо. Хотя мне-то ясно, что свои преимущества есть у любой из сторон.

– Положа руку на сердце, если бы раньше, то есть до того, как мы с тобой встретились, и все вот так завертелось, мне бы предложили выбирать, я бы не глядя поменялся судьбой с любым жителем нашей изнанки, хоть с распоследним пьяницей, хоть с нищей вдовой, – признаюсь я. – Все-таки они там живут почти как твои волшебные феи, у которых ликование от каждого движения рукава. И ни черта не боятся, по сравнению с нами, здешними… ладно, допустим, почти не боятся, почти ни черта. И жизнь у них всяко поинтересней. И смерть там, рассказывают, легка.

– Я понимаю, о чем ты, – кивает Нёхиси. – Теоретически. Для полного понимания я пока все-таки недостаточно пожил среди людей. Но будем считать, что да, прежде перемены были условно дурные. Зато теперь они безусловно добрые. То есть, даже с моей точки зрения, это именно так. Потому что теперь новые судьбы, поджидающие тех, кто пришел на желтый свет фонарей, – твоих рук дело. А мне нравятся все твои дела.