Анна Семироль - Офелия [litres]

«Она и так как-то странно на него отреагировала, – подумал Питер, присаживаясь на корточки у ограждения. – Я бы тоже не остался, зная, что кому-то в компании не нравлюсь. И уж тем более ушел бы, если понял, что намечается гадость».

– Но я остался, – горько сказал он, обращаясь к Офелии. – Прости меня, я ничем тебе не помог. Думал, что с тобой поиграют. Думал, будет просто музыка. А сам даже не смог за тебя заступиться.

Ему показалось, что русалка вздохнула, но он помнил из прочитанной книги, что водяные оттудыши не вздыхают, да и дышат, оказываясь не в воде, редко и поверхностно, почти незаметно для глаз. Питер сел по-турецки, поморщился от боли в отбитом крестце.

– Я посижу с тобой. Хочу увидеть, как ты нырнешь, превратишься в белый подводный цветок и растворишься в глубине. Это так красиво. – Он помолчал, наблюдая за медленным перемещением полупрозрачных белых лент в воде, и признался: – Знаешь, я хотел бы прямо сейчас стать взрослым. И кем-нибудь, чье слово – закон. Чтобы сказать – и все послушались. Я бы приказал отвезти тебя домой. И поехал бы с тобой сам. Пусть там война. Я не испугался бы. Я нашел бы твою реку и вернул тебя туда, где пасутся водяные кони.

Офелия закрыла глаза и легла на воду лицом к небу. И медленно-медленно погрузилась в глубину. Питер еще долго сидел у края, вглядываясь туда, где она исчезла. Как будто утонула и унесла с собой что-то очень тонкое и важное, чему нет имени и – самое горькое – возврата.

В четверг Питер едва не забыл про кафе.

После первого занятия Офелии с тренером им овладела непонятная гнетущая тоска, чувство собственной беспомощности. Он слонялся по дому, бездумно жевал булочки, который таскал из кухни всякий раз, когда проходил мимо. Не хотелось ни рисовать, ни читать, ни слушать радио. Йонас не приходил уже два дня, и Питеру казалось, что он чем-то очень сильно обидел своего лучшего друга. А сесть на велосипед и съездить в деревню мальчишке было отчего-то страшно. Ему казалось, что, если он приедет, его встретит какая-нибудь плохая новость. Ему даже ночью приснился дом тетки Йона, весь в колышущихся тенетах плотной серой не то пыли, не то паутины. И в глубине что-то ворочалось, скрипя досками пола. После этого сна Питер панически боялся приехать и понять, что это ему не снилось.

Он залезал на чердак, трогал старые вещи, часами сидел на дощатом полу, рассматривая старые фотографии в толстых альбомах в бархатных переплетах. Замирал, любуясь танцем пылинок в редких солнечных лучах под мерное тиканье часов, доносящееся из отцовского кабинета внизу. И представлял, как земля, с ее лесами, реками, белыми скалами, городами и людьми, отдаляется, из плоской и бескрайней становится махонькой и круглой, как елочный шарик, а Питер на чердаке дома летит куда-то в незнакомые миры. Где есть супергерои, где Офелия может говорить и гулять по суше, задевая пышной белой юбкой полевые цветы в мягкой траве, а он сам совсем не толстый и абсолютно не неуклюжий, а сильный и решительный. И играет в футбол за сборную Великобритании. А Офелия, Йонас и Кевин сидят на трибуне и за него громко болеют.

Мечты прерывала мама, заглядывающая позвать сына к столу. Питер вздыхал, улыбался фотографиям бабушки, деда и папы в военной форме, бережно убирал альбом в картонную коробку и спускался есть.

Старшие за столом оживленно беседовали. То мама и Агата обсуждали новый выпуск модного журнала, выбирая, какое платье пошить на выход в свет, то папа и Ларри спорили о футболе, актуальности магнитолы в последней модели семейного авто, которую выпускал «Роллс-Ройс». Когда иссякали чисто мужские и чисто женские темы, начиналось обсуждение грядущего папиного отпуска.

– Питер, ты хотел бы пожить в Лондоне недельку? – пытались вовлечь его в разговор родители. – Зоопарк, музеи, кино, рестораны… Съездим на выставку ведущих автопроизводителей.

Он рассеянно кивал, ковыряя вилкой остывшую еду в тарелке. Как-то ему расхотелось куда-либо ехать, но обижать родителей правдой он не решался. А еще Питер откровенно удивлялся, как можно уехать и оставить Офелию одну. Да, можно попросить горничную или шофера кормить ее. Но… это было бы нечестно.

«Собак можно взять с собой, – размышлял Питер, пережевывая безвкусный кусок свиной отбивной. – Они тоже будут путешествовать, видеть новое, гулять по большому городу. А Офелия тут как прикованная на цепь. В маленьком пруду. И у нее есть только я и книжки. И мячик».

Вот уже третий день Офелия грустила. Питер несколько раз пытался поиграть с ней, приносил журнал о путешествиях и разных странах, но русалочка или сидела в гроте, или плавала вдалеке, у решетки, отделяющей пруд от ручья. Вечером в среду обеспокоенный мальчишка пошел к отцу.

– Пап, с Офелией что-то не так, – сообщил он. – Она не выходит играть. И все время торчит у забора.

– Думаешь, она заболела?

Мистер Палмер отложил книгу, встал с мягкого кресла и в шлепанцах пошел в кухню. Питер поспешил за ним. Отец вытащил из холодильника рыбу, отложил несколько рыбешек в миску.

– Как думаешь, она может есть не только это? – спросил мальчишка.

– Я не уверен. Но полагаю, что русалки едят то, что могут найти в воде.

Они спустились по дорожке к пруду. Сиреневые мягкие сумерки придавали воде неповторимый темный цвет и какое-то особенное, едва различимое свечение в глубине.

– Я тут подумал… Офелия же речная русалка. А по берегам растут деревья. Может, она ест яблоки, когда те падают в воду?

Отец присел на корточки у ограждения, пожал плечами.

– Я не знаю, растут ли вообще яблони в ее мире. Пусть ест рыбу. Это надежнее.

Офелия приплыла, когда ее позвали. Нехотя, медленно, поникнув головой и опустив тряпочками уши.

– Привет, – окликнул ее Питер. – Ты чего прячешься? Я волнуюсь. Ты не заболела?

Отец сказал, что русалки не понимают человеческой речи, что Офелия выглядит нормально, что, скорее всего, она так протестует против занятий с миссис Донован. Потом кинул ей рыбешку – Офелия ее поймала и съела. Без аппетита, без радости. Мистер Палмер хлопнул сына по плечу, заявил, что, раз она ест, значит, здорова, и увел в дом.

И когда в четверг после завтрака Питер размышлял над тем, может ли кто-то есть, когда у него что-то болит, в его комнату заглянула Агата.

– Пирожок, там тебя Йонас у ворот высвистывает, – сообщила она. – Выйди уже к другу.

Питер охнул, подскочил на месте, бросился к тумбочке у кровати и зашарил там в поисках коробки с карманными деньгами.

– Агата, мы с друзьями в кафе сегодня! – крикнул он сестре, пробегая мимо нее к выходу из дома. – Маме передай, что я к ужину вернусь!

– Только не тресни! – съязвила Агата ему вслед.

Красная бейсболка Йонаса маячила среди кустов жасмина у ворот. Питер так торопился к нему навстречу, что дважды едва не упал, споткнувшись об собственный велосипед. Перед другом он предстал взъерошенным и пыхтящим.