Анна Семироль - Офелия [litres]

– Это сколько по времени? Часов шесть?

– Если без остановок, то да. Я вчера смотрел по карте. От нас до Бирмингема двести миль. Ты взял с собой чего-нибудь поесть?

– Да, мама нарубила мне бутербродов. А вот воды не дала.

Питер усмехнулся:

– Воды у Офелии попросим. Кев, я рад, что ты едешь со мной. Честное слово, рад.

Мальчишки ударили по рукам, и Кевин затарахтел:

– А я скучал! Эти летние каникулы такие длинные и дурацкие, когда ты один! У меня были только книжки. Бабушка еще конструктор подарила. Такой, с радиодеталями. Я так и не смог ей сказать, что играл в него, когда мне было лет семь. Скукота, Палмер! В газетах ничего интересного, кроме рассказов о том, как его величество Георг Шестой с семьей путешествовал в Европу. Ни одного несчастного случая, ни одного научного открытия…

– Слушай, ты про научные открытия журнал покупал, – вспомнил Питер. – Недели две назад. Может, чуть больше.

Кевин снял очки, подышал на стекла, протер их здоровенным клетчатым носовым платком.

– В мире каждый день происходит уйма всего! – изрек он важно. – А я читаю об этом только в журнале, который выходит раз в месяц! Питер, это нечестно! Я юный пытливый ум, мне надо больше информации!

– Зачем? У тебя голова лопнет.

– Ну что ты как Йонас! – фыркнул Кевин. – Я собираюсь стать великим ученым, продолжателем дела Теслы! А вы про «голова лопнет» оба заладили… Ох… Прости, что я так про Йонаса…

Питер с трудом удержался, чтобы не пихнуть приятеля в плечо и сказать: «Кев! Да что ты извиняешься? С Йонасом все в полном порядке!» – но вовремя прикусил язык и отделался кивком.

– Ко мне тоже полиция приходила, – помолчав, проговорил Кевин. – Мама и бабушка перепугались. Отец на работе был, а то потом задал бы мне трепку.

– За что? – спросил Питер, глядя на проплывающие позади грузовика лесопосадки и крыши сельских домов.

– За то, что я знаюсь с немцем. У него принцип.

– Дурацкий принцип, – поморщился Питер. – Нет плохих наций, есть плохие люди. А Йон вообще по маме англичанин.

– Не знал, – удивился Кевин. – Я думал, он просто немецкий беженец. Он ничего о себе не рассказывал. Кто его родители?

Отвечать на подобные вопросы не хотелось. Как будто Питер был последней защитой тайны своего друга. И каждый честный ответ делал бы Йонаса все более и более уязвимым.

– Нет у него родителей, – вздохнул он и поплотнее запахнул куртку.

– Хороший он малый, – сказал Кевин траурным голосом; в воздухе повисло непроизнесенное слово «был».

– Кев, я тебя прошу: не надо некрологов, – не выдержал Питер. – Йонас жив. Я в этом уверен.

– И где он тогда?

Кевин смотрел на него так, будто догадывался, что Питер скрывает от него что-то важное. Потому Питер пожал плечами и опять пошел заглядывать в бак.

– Офелия, ты как там? – позвал он, склонившись над водой.

Мелькнул в темном нутре светлый блик, и вот уже над водой показалось лицо русалочки. Выглядела она напуганной, прижимала уши.

– Привет, – помахал рукой Питер. – Видишь, я тут. Как обещал. Я с тобой.

Она вынырнула по плечи, огляделась по сторонам. Увидела мелькающие позади грузовика дома, повела носом – и заметалась, хватаясь за край крышки слабыми пальчиками.

– Эй-эй! – заволновался Кевин. – Ты только не выпрыгни! Питер, она не сиганет?

– Нет.

Питер обошел бак, встав между Офелией и пугающей ее картиной. Протянул руку, коснулся мокрых белых волос, провел пальцем по сложенному ушку.

– Не бойся. Ты же наверняка путешествовала по своей реке раньше, да? Это как будто бы мы плывем по реке. Как будто. Как куколка – как будто человек, помнишь?

Русалка приподняла уши, совсем по-человечески кивнула и протянула мальчишке игрушку, подаренную Агатой.

– Вот, точно! – заулыбался Питер. – Ты смотри на меня, я же не боюсь. И тебе не надо.

– Как ты ей все объясняешь?

Кевин подвинулся поближе, поправил очки, с интересом рассматривая Офелию. Та обернулась на него, склонила голову, любопытствуя.

– Она понимает куда больше, чем кажется, – ответил Питер. – Просто она мир воспринимает через ощущения, вкус, касания. Йонас правду рассказывал. И про кровь тоже. Офелия читает не то чтобы мысли, но образы.

– Ей для этого кровь нужна? – нахмурился Кевин.

– Не думаю, что это обязательно. Можешь просто позволить себя потрогать.

– Не, Питер, я не думаю, что это хорошая идея, – потряс кудрями Кевин. – Мы тут одни, а вдруг она меня в воду утащит?

– Ты не похож на рыбу – это раз. И она не чувствует от тебя угрозы – это два, – терпеливо пояснил Питер. – Но раз ты дрейфишь, что уж там.

Офелия осторожно взяла мальчишку за руку, словно показывая Кевину: гляди, мы так делаем, это совсем не страшно. Подержалась, повела носом, пробуя на вкус пахнущий пылью и выхлопными газами воздух, оскалилась.

– Гадко пахнет, ага, – подтвердил Питер. – Если тебе неуютно – спрячься. А мы с Кевом тебя поохраняем.

Тихонько плеснула вода, скрывая русалочку. Грузовик тряхнуло, и Питер чуть не кувырнулся. Спасибо Кевину: он вовремя перехватил приятеля под локоть. Мальчишки устроились на скамейке, прижавшись друг к другу. Кевин снял очки, пристроил их в сумку через плечо.

– Ты как хочешь, Палмер, а я посплю. Меня эта качка убаюкивает, – зевнув, сообщил он.

Питер угукнул, привалился в угол к пыльному брезенту и доскам, и пять минут спустя мальчишки мерно засопели во сне.

Разматывалась из-под колес серая лента дороги. Проплывали мимо поселки, городки, мосты, железнодорожные пути с юркими поездами, указатели, стада овец и коров. Офелия несколько раз выныривала, оглядывалась сперва на спящих ребят, а потом подолгу смотрела за борт грузовика. Она чувствовала близость рек, звала воду, тянулась к ней, но вода этого мира не отвечала ей.

Офелия обращалась к келпи и дриадам, но на ее зов никто не откликался. Огромный, чужой, непонятный мир был глух и нем. Живой, яркий, манящий близостью свободы, он пустовал для Офелии. Как будто изображение в книге. Его можно было видеть, но нельзя взять, нельзя попробовать. «Как будто», – вспомнила русалочка объяснялку Питера. Как будто мир. Настоящим в нем были только пылающее рассветом бескрайнее небо и мальчик, который спал совсем рядом с ней – только протянуть руку. И снились ему изумрудно-зеленые луга по берегам живых, полноводных рек мира, по которому так страшно тосковала Офелия.

В центр Бирмингема обе машины прибыли к половине одиннадцатого. Мальчишки – один усталый и сонный, второй возбужденный и восторженный – выбрались из кузова грузовика не без помощи мистера Палмера.

– Прибыли, – радостно сообщил он. – Все в порядке, никого не укачало?

– Да, пап. Все хорошо, мистер Палмер! – дуэтом отозвались друзья.