Добрый Эээх - Интуит

Однако. Разве это хоть что-то меняет?

— А вас не так легко удивить. — Покачал головой Джеймс, так и не дождавшийся видимой реакции. — В этом мы схожи. Когда-то и я думал, что увидел все, что может хоть как-то взволновать мой разум.

— И что случилось потом? — Все же решил поддержать данный разговор Шпильц.

По всему выходило, что ради этого он и притащился сюда. Других собеседников в радиусе сотни ярдов не предвидится.

— Ваше выступление, разумеется. — Скупо улыбнулся Лорингтон. — Я знал многих иллюзионистов. Талантливых и посредственных, достигших мировых величин и оставшихся незамеченными широкой публикой, но впервые столкнулся с трюком, который не могу не то, что объяснить, а даже подступиться к рациональному объяснению.

— Это не трюк. — Поправил урожденный немец. Но объяснять дальше не стал. Отчасти все по тем же соображениям секретности — не известно, насколько глубоко к ним допущен Джеймс, — но в большей степени потому, что не видел в этом смысла.

— Да, я знаю. — Отмахнулся, как от чего-то малозначимого тот. — Отвод глаз, массовый гипноз — называйте как хотите — все это прекрасно известно человечеству из разных сказок и приданий. За исключением, разве что, обмана записывающих устройств. Но сколько существуют эти устройства? — И, вложив в голос прекрасно различимой иронии, добавил: — Возможно, что это не так сложно, как многим думается.

— Тогда, что же вас так волнует? — Все-таки заинтересовался прибывший первым.

— Вы, герр Шпильц.

— Я?

— Именно. "Маленький шажок человека и огромный для всего человечества". Роль личности — то, что многими упускается из виду, но то, что всегда оказывает огромное влияние на историю. Меня интересуют ваши мотивы. Не ради же миллиона, в самом деле, вы явили себя?

— Миллиона, который так и не получил. — Решил напомнить Шпильц.

— Для этого нужен повторный эксперимент. Третий пункт правил.

— Американцы любят прикрываться бумагами.

— И не любят расставаться с деньгами. — Усмехнулся Джеймс. — Вопрос в том, чего желают интуиты?

— Неужели, вы думаете, что первый, кто спросил у меня это?

— И что же вы говорили в прошлые разы? — Тут же, без паузы, уточнил собеседник.

Мотивы.

Мотивы интересовали и агента, что представился Джоном. И тут отговориться только лишь семьей не было никакой возможности. Разве что тот спрашивал не напрямую. Как выяснилось, какая-то часть немецкого архива в руки союзникам попала, потому как знали они гораздо больше, чем пытались делать вид.

Власть над разумом — вот, что интересовало их больше всего. И вот, что приводило в действие огромный массив протоколов безопасности.

К нему относились, как к опасному оружию неизвестной природы. И в чем-то были даже правы.

Пусть сам по себе Шпильц не мог повторить и пятой части того, чем в последний раз мир удивил Третий Рейх, но он мог передать свой опыт другим.

А еще — в чем его никогда не обвинят прямо, но что чувствуется в сформированной вокруг него системе безопасности — воздействовать на чужие мотивы и мировоззрение.

В том его активно подозревали.

Целый штат психологов отслеживал каждое действие любого человека, что с ним контактировал. Малейшее отклонение в поведении становилось равнозначно ЧП.

Мужчину, что, вообще-то, о том знать был не должен, вполне устраивал такой подход. Именно это говорило о том, что он не ошибся, когда решился на этот свой поступок.

— Справедливость. — Твердо произнес немец. — Вот, что меня интересует.

На что Лорингтон сделал еще один шаг навстречу, оказавшись очень близко. А немец почувствовал, как тут же напряглись трое надсмотрщиков. Всю беседу те никак себя не проявляли, что кого-то иного могло бы заставить забыть о их существовании, но Шпильц был абсолютно уверен, что его телохранители прекрасно запомнили каждый произнесенный звук и сделанный жест.

Джеймс же, потягавшись с секунду взглядом, вкрадчиво произнес:

— Интересный ответ. Я люблю разгадывать загадки, герр Шпильц. Надеюсь, однажды разгадать и вашу. — А после решил сменить тему: — Через десять минут мы должны вылететь в другое место. Там нам и сообщат конечную цель этого путешествия.

— К чему весь этот маскарад? — Наконец, поинтересовался первый в истории США, да и всего мира, интуит.

До этого самого момента, возможности узнать причину у него попросту не нашлось. Сперва Джеймс с посильной помощью своего молчаливого ассистента возложил принесенный саквояж на отыскавшийся у стены металлический стол. А затем жестом опытного фокусника начал раскладывать его содержимое на пыльную холодную поверхность.

Так последовательно были извлечены куча разных баночек с неизвестными порошками и мазями, целый гардероб специфичной одежды и несколько диковинных механизмов, что стороннему человеку сходу оказалось невозможно интерпретировать.

Последними Лорингтон извлек ботинки на огромной платформе, чуть ли не в четыре дюйма.

Правда таковыми те выглядели лишь снаружи, по факту же, высота оказалась ложной: с полостью под ступню внутри. И надевший данную обувь — за счет бросающейся в глаза подошвы — со стороны начинал казаться меньше своего истинного роста.

Едва ли это могло бы кого-то обмануть само по себе, но пошло в дело, как часть нового образа Шпильца.

А таких уловок в арсенале иллюзиониста отыскалось с избытком. За годы безделья, навыков он не растерял, что с готовностью и продемонстрировал в том самом ангаре.

И, если внутрь, в сопровождении двух телохранителей, вошел один человек — сухонький и потрепанный жизнью, — то из здания соседнего склада, соединенного с тем самым ангаром длинным подземным коридором, вышел и был встречен новыми надзирателями иной: ниже ростом, шире в плечах и с совершенно другим лицом, цветом глаз и волос.

Что и сел в один из четырех вертолетов.

Три, из которых, как-то незаметно затерялись в пути.

И теперь мужчина хотел знать у попутчика (пробравшегося в транспорт неизвестным способом) причину, по которой понадобилось устраивать секретность внутри секретности.

— Увы, — перекрикивая шум лопастей, откликнулся Джеймс, — мне известно немногим больше вашего.

Обстановка не располагала к дальнейшему разговору, да и не о чем ему было говорить с этим фокусником, что имеет, как оказалось, очень хорошие связи, а потому дальнейший путь прошел в молчании.

Шпильцу нашлось, о чем поразмыслить.

И даже не столько о текущей ситуации, которая сама по себе говорила о, теперь уже, внутренних играх элит, а о собственном будущем.

Он не видел Марту почти полтора года и теперь уже едва ли когда увидит. Не потому что ему запретят, если попросит, а ради ее же безопасности.