Карина Хелле - Старая кровь

О, я так сильно ее любила. Она была такой красивой, что люди на улицах замирали, чтобы посмотреть на нее. Я любовалась ее большими сапфировыми глазами, идеальным носом, лицом в форме сердечка и высокими скулами. Ее волосы были светлыми, прямыми, довольно густыми и блестящими. Она была потрясающей, как ее отец, и я наряжала ее в платья, которые шила сама.

Ингрид была красавицей, еще и умной. Но что-то в ней выбивалось. Я немного боялась ее. Это было необъяснимо, но порой Ингрид смотрела на меня, даже в четыре года, и я ощущала… осуждение. Она словно смотрела на меня свысока, на свою мать. Порой мне казалось, что она смотрит сквозь меня, словно я была призраком.

Порой я лежала в кровати по ночам и думала, почему не видела в ее глазах любовь. Ингрид нравилось другое. Она любила моду, это она явно переняла у меня. Ей нравилось сидеть на колене отца, делая вид, что она катается на пони. У нее были друзья, она смеялась из-за мальчиков и от мультиков. Но со мной она словно выключалась. Улыбки пропадали, смех прекращался. О, она была вежливой, я ее так воспитала, и она могла говорить со мной о своем дне, рассказывать разное. Но ей не хватало кое-чего важного. Она упускала связь между матерью и дочерью.

Из-за этого я часто задумывалась, что сделала не так. Я подумывала сходить в Тонкую вуаль и узнать у Якоба, что он знал. Беременность прошла хорошо, Ингрид вела себя нормально со всеми, кроме меня. Я не видела опасность, демонов или монстров, но означало ли это, что они ее не тронули? Может, она была проклята никогда не любить меня?

Может, просто меня не хотелось любить. Я не узнала. Я просто признала, что это так. Некоторые девочки не сближались с мамами, так и было у нас с Ингрид.

Она подросла, стала юной леди, и я хотела, чтобы у нас было что-то общее.

Когда ей было одиннадцать, в один из дней мы шли по людной улице и грелись на солнышке. Я баловала Ингрид, покупала ей все, что она просила. В этот день она хотела украшения на волосы, потому что хотела впечатлить мальчика в классе.

Я послушалась, и, когда мы выходили из магазина, я захотела ее проверить.

— Ингрид, — сказала я и указала на улицу, где старик прислонялся к витрине. Его глаза были без зрачков, он рассеянно крутил карманные часы. — Видишь того мужчину?

Она посмотрела, щурясь, а потом покачала головой.

— Какого мужчину?

Сердце ёкнуло.

— Мужчину с карманными часами у витрины.

Она странно посмотрела на меня.

— Мама, ты пьяна?

— Ингрид, — возмутилась я. — Конечно, нет.

— Но там никого нет, — заявила она. — Ты пьяна или сошла с ума.

Я прищурилась, глядя то на нее, то на мужчину. Было глупо проверять свою теорию. Конечно, он там был, но он был мертв. Ингрид не видела его. Она не была особенной, как я.

Мне стало лучше, но было и одиноко.

— Забудь, — сказала я ей и повела по улице.

— Ты часто пьяная и сумасшедшая, — сказала она певучим голосом.

Я застыла, задержав дыхание, опустила ладони на ее хрупкие плечи и развернула лицом к себе.

— Почему ты так говоришь? — с тревогой спросила я, склонившись, чтобы быть на ее уровне.

Она закатила глаза, это меня разозлило.

— Потому что это так. Я все время слышу, как ты прогоняешь людей, ведешь себя так, словно тебя кто-то преследует. Но там никого и никогда нет.

На моих щеках выступил румянец, я выпрямилась.

— Не ври, кроха.

— Я не вру! — надулась она. — Ты меня пугаешь, мама, и всегда пугала. Ты видишь то, чего нет. Ты ведешь себя как люди в психушках. Может, тебя придется запереть однажды.

Слышать эти слова из ее рта было ужасно больно. Она говорила их с таким ядом, такой ненавистью. Я не знала, что сделала не так, чем заслужила такое отношение от той, которую любила.

— Ты так не сделаешь, Ингрид, — прошептала я, поправляя свое платье. — Ты полюбишь меня, как я люблю тебя.

— Ты слишком сильно меня любишь, — тихо сказала она. Это меня удивило. Я открыла рот, чтобы что-то сказать, но ее глаза загорелись при виде другого магазина одежды. — О-о-о, я должна попасть туда! Я видела, какое платье у Эрики, мне нужно лучше.

Она поспешила в магазин, а я осталась на улице. Я изо всех сил старалась не рыдать.

Хоть от дочери такое было больно слышать, она была права. Я проигрывала. Призраки становились настойчивее, и они уже не наблюдали за мной, а ходили за мной. Говорили за мной. Касались.

Я старалась не обращать внимания, но от этого часто становилось только хуже. Старушка-азиатка со связанными ногами появилась, пока я была в ванне, и она начинала сбрасывать с полок мои вещи, швырять ими в меня. Я кричала и слышала, как Ингрид просит меня заткнуться, а Карл стучит в дверь, требуя сказать, что происходит.

Порой приходил мальчик пяти или шести лет, половина его лица была снесена. Он появлялся передо мной утром, пока я пила кофе, часто сидел на стуле напротив меня и скулил о том, что его брат знал, где их отец прячет пистолет, и хотел поиграть.

Как-то ко мне явился мужчина с грязными волосами и в узких брюках. От него пахло морем, у него были угольно-черные глаза и ледяные пальцы, которые лезли под мою юбку, пока я переправлялась на пароме к Аландским островам. Я с трудом держала себя в руках и не кричала, но даже так я ощущала, что люди вокруг меня встревожены.

Карл был обеспокоен и настаивал, что мне нужно к врачу. Я говорила ему, что я в порядке, что это только стресс и то, что я старая мать, а не молодая. Ингрид использовала происходящее как причину еще сильнее отдалиться от меня.

В пятнадцать она стала сниматься для местных каталогов и журналов, начала зарабатывать. Она была прекрасной и знала это, как понимали это и все остальные. Ее карьера набирала оборотов, и вскоре ей поступило предложение от крупного модельного агентства Нью-Йорка. В шестнадцать лет она решила бросить школу и отправиться туда.

Я теперь понимаю, что она сделала так, потому что, хотя мы с Карлом были ее родителями, нам было сложно отказать ей. Мы согласились, что ей нужно идти за мечтой, но давали ей год, а потом я должна была приехать к ней.

Ингрид упрямилась. Она настаивала, что я там не буду, была убеждена, что я буду и дальше смущать ее своими странностями и испорчу ее «лучший шанс на счастье».

Карлу нужно было работать. Он старел, и его проблемы с бедром не позволяли ему путешествовать далеко.

Несмотря на возражения Ингрид, я решила поехать в Нью-Йорк.

Но возражала не только она.

За неделю до отлета я сидела в саду и наслаждалась последними днями здесь в свете вечернего солнца с чашкой чая. Я ощутила знакомую прохладу кожей и поняла, что я не одна. Якоб появился за мной и сел за стол.

Он не изменился, как обычно. А я изменилась.

— Ты приходишь каждые шестнадцать лет? — спросила я, рука дрожала, сжимая фарфоровую чашку. Я нервничала, но и была рада видеть его.