Макс Фрай - Желтый

В кафе сегодня натурально аншлаг; бывают такие веселые вечера, когда приходят все завсегдатаи сразу, а кто не может прийти, просто засыпает пораньше и видит кафе в сне – для Тони невелика разница, кормить-то их все равно надо. И поить. И успевать отвечать на приветствия. И на все остальное, что будет в его присутствии сказано, тоже желательно успевать отвечать.

В такие вечера Нёхиси обычно становится рыжим котом, забирается куда-нибудь повыше, чтобы хвост не попал в кастрюлю, и дрыхнет так сладко, что завидно делается – при том, что совершенно не хочется спать. Говорит, если слушать человеческие разговоры сквозь кошачий сон, они становятся по-настоящему интересными, грех такое удовольствие упускать. Вот и сейчас рыжий кот дремлет на вершине буфета, создавая в кафе неповторимую атмосферу домашнего уюта, как пишут на сайтах и в рекламных буклетах. Даже немного жалко, что нам совершенно не нужен сайт.

Иоганн-Георг тоже создает неповторимую атмосферу уюта. Правда, не домашнего, а какого-нибудь еще. Такого специфического уюта, правила обустройства которого требуют, чтобы во всяком респектабельном заведении кто-нибудь непременно спал на потолке. Именно это он сейчас и делает: спит, лежа на потолке, вопреки не только закону всемирного тяготения, но и простому житейскому здравому смыслу, требующему подложить под голову хоть какой-то аналог подушки, а все остальное укрыть одеялом. Такой уж он великий аскет. Сколько раз Тони пытался накрыть его пледом, сбрасывает. И бурчит, не просыпаясь: «На потолке одеял не положено». Ладно, у всех свои предрассудки. У него – вот такой.

На самом деле, – вспоминает Тони, – это же не предрассудок, а просто традиция, еще с тех времен, когда кафе только-только открылось, вернее, возникло невесть откуда, и мы оба по этому поводу испытывали разные сложные чувства, то есть в первую очередь, бесконечное счастье, что у нас получилось такое чудо, и каждый день получается заново, по крайней мере, ничего никуда не девается, и мы сами не деваемся никуда, вот что особенно удивительно, но кроме этого постоянного счастья было еще много всего; так вот, тогда одеяло у него с потолка действительно падало. Сам уже мог худо-бедно там удержаться, а с одеялом никак не справлялся. Злился ужасно, так что стены потрескались, и краны начали протекать. Наконец великодушно решил, что лучше объявить одеяло лишним, нарушающим аскетический стиль элегантного потолочного возлежания, чем разнести все вокруг своим настроением. Так с тех пор и повелось.

Тони смеется, кромсает салат, переворачивает мясо на сковородке, мешает почти готовый Немилосердный суп – уже вторая кастрюля за вечер, первую мгновенно смели – разливает по кружкам белый мускатный глинтвейн, спасибо Каре, напомнила, что такое бывает, когда-то часто его готовил, а потом почему-то забыл, и совершенно напрасно, потому что вкуснейшая штука, в такую собачью погоду самое то. Все-таки удивительно холодный в этом году ноябрь. Или он всегда примерно такой, просто за лето мы успеваем забыть, как страдали? Как сейчас сказала бы Таня, «вытеснить, травму. Похоже на то.

– А давай еще и картошки нажарим? Если зашиваешься, я почистить могу, – шепотом предлагает Люси.

Не заметил, когда она успела войти, но это неважно, главное – снова пришла наяву. Значит, совсем привыкла. Люси отличная, все эти годы жалел, что она только видит кафе во сне, а наяву ни ногой. На Эту Сторону чуть не каждую неделю в трамвае катается, а к настоящему, почти здешнему мне не заходит – парадокс! В принципе, Тони нравятся парадоксы. Но не все. Примерно через один.

– Спасибо, – говорит он. – Картошка уже начищена, полная миска. Просто места на плите не хватает. Через пять минут суп сниму, и будет тебе картошка… Кстати, нас обоих можно поздравить: сами не заметили, как перешли на ты.

– И правда, – улыбается Люси. – Причем я первая начала, хотя у меня, просто в силу обеих профессий, «вы» натурально встроено в автопилот. Но когда такая голодная, не до условностей, все люди братья. А ты – самый главный брат, выдаешь еду!

Она еще что-то хочет сказать, но тут ее взгляд падает на потолок, и вместо продолжения разговора получается только «Ой!» Естественная реакция. Все завсегдатаи на каком-то этапе через это проходят. Собственно, ради этого Иоганн-Георг и лезет на потолок, когда в кафе собирается много народу. Для него эти «ой» слаще, чем любой пирог. Натурально же питается когнитивными диссонансами, без них вконец исхудает, – весело думает Тони. А вслух говорит:

– Тоже мне новость. А то ты раньше не видела, как он там спит.

– Просто пока мне только снилось, как я сюда захожу, это казалось нормальным, – объясняет Люси. – Как и многие другие странности, вроде того, что любой твой клиент может внезапно превратиться в волка или ворону. Но довольно непросто привыкнуть к этому наяву!

– К оборотням я и сам долго не мог привыкнуть, – шепотом, чтобы другие клиенты не слышали, признается ей Тони. – Но не к тому, что они превращаются, это как раз ничего. А к тому, как ловко орудуют вилками и ножами. И между делом критикуют форму бокалов, которые якобы не подходят для десертного вина! То есть о существовании специальных бокалов для сотерна я впервые в жизни услышал именно от лесного оборотня, прикинь.

Люси смеется, и тогда с потолка раздается грозный укоризненный глас: «Тихо! Если меня сейчас какая-нибудь зараза разбудит, всем трындец!»

Все присутствующие, включая кота и Тони, одновременно вздрагивают и умолкают. Но спящий мечтательно улыбается и переворачивается на другой бок. Теперь, когда ясно, что пронесло, можно снисходительно улыбнуться – спи, мое Ктулху, усни! – и вернуться к застольным разговорам, помогающим скрасить томительное ожидание супа, ради которого – сейчас все в этом совершенно уверены – и затевалась когда-то жизнь на земле.

Тони разливает Немилосердный суп по тарелкам, режет картошку соломкой, делит остатки глинтвейна между Карой и ее подружкой, которые только вошли и выглядят так, словно перед этим сутки хранились на льду, трагическим голосом объявляет: «Все, мускат закончился, можно сделать обычный глинтвейн, из красного, с перцем и апельсинами, варить?» – с удовольствием слушает дружное «ДААААААААА», от которого стены трясутся, льет в кастрюлю вино, перемешивает картошку; в общем, в хорошем темпе вечер идет.

Замотался и не сразу заметил, что с потолка свисает рука. И не просто свисает, а с требовательным выражением… ну, предположим, лица. То есть у самого спящего лицо сейчас вполне безмятежное, зато у его руки оно требовательное, нетерпеливое и кажется даже взволнованное. Вот интересно, о чем может волноваться рука? – думает Тони, но профессиональный опыт ему подсказывает: это – заказ. Впору возмутиться: что за дела? Сам уснул, не дожидаясь ужина, вот и ешь там, что сумеет тебе присниться. Ну или пей. А не приснилось, так просыпайся, я, между прочим, уже по тебе соскучился, хотя как это в моем положении возможно технически, сам не пойму. Но все тот же профессиональный опыт подсказывает: сейчас не время для споров. Что-то серьезное там происходит. В общем, раз требует, дай. Например, бутылку. Когда не знаешь, чего человеку надо, бутылка точно сойдет.