Вероника Кунгурцева - Дольмен [litres]

Осторожно обойдя медведя, она приблизилась к Поликарпу и положила руку на его склоненную голову: он вздрогнул так, что ее рука на его голове дернулась. «Волосы свалялись под кепкой», – подумала Елена.

– Разве ты не боишься меня, прекрасноволосая? – прошептал он, все не отрывая ладоней от лица.

Елена покачала головой, хоть он, верно, и не увидел этого. Она подумала, как мучительно было ему смотреть на мир в узенький просвет между кепкой и очками, в эту щелку, через которую он смотрел на чужой мир, которую он оставил себе, чтоб не пугать их своим видом. Один глаз! Ну и что… Мало ли на свете одноглазых, потерявших свой второй глаз?! Косоглазые, бельмастые – живут и они. Живут и вовсе слепые, видимость глаз у них есть, а зрения никакого. Почему же он должен считать себя хуже всех, почему он должен скрывать свой глаз, свой великолепный, свой красивый глаз, только на том основании, что глаз у него один и находится чуть выше, чем у всех? Елена оторвала его ладони от лица: Поликарп зажмурился, и она увидела, как из глаза вытекла слеза. Он открыл свой синий с золотистой радужкой глаз, мигнул, все так же странно глядя на нее, потом схватил ее ладони в свои и прижал их к губам.

Александр, замерев, стоял у стены с выходом в солнечный мир. На голове его была оранжевая каска с фонарем, который горел во лбу. Потом он тоже опустился на пол пещеры, разбросав свои длинные ноги в сапогах, заляпанных грязью, и весело сказал:

– Нам с Ленкой вдвоем этого медведя в жизни не слопать… Может, будем считать его жертвой, а, Поликарп?

Циклоп кивнул головой, встал, подошел к своей кепке, валявшейся на полу, поднял ее, отряхнул о колено, надел на голову и подвязал под бородой черные веревочки.

– Привычка – вторая натура, – сказал он, криво ухмыляясь. – Вполне вероятно, что я и дома стану ходить в этом головном уборе, хоть прежде терпеть не мог, чтобы что-то, пускай даже шлем, сидело у меня на башке.

– А… а где он – ваш дом? – осторожно спросила Елена, пытаясь поймать его одинокий взгляд, который, казалось ей, охватывал все окружающее разом. Циклоп пожал громадными плечами:

– Сам не знаю. Вернее, затрудняюсь объяснить, – заторопился он. – Я знаю, как войти в него и как выйти. Но где он находится, прекрасноволосая, быстроногий, простите меня, я не имею представленья. Там, в моей стране. Которая никак не граничит с вашей страной. И с вашим миром. Вернее, граничит… в одном только месте, в одной тонкой и краткой линии они соприкасаются – и там находится мой дом. Моя пещера… Потому что я живу в пещере, – он огляделся, – немного похожей на эту. У нее два выхода, и одна дверь открывается сюда. И в том месте, за порогом, – о, это было давно, очень давно, когда здесь не случилось ни единого человека, – я построил богатырскую хатку, как вы ее называете, или дольмен, хотя это, конечно, и не дом, и не стол. Сесыппуна, называли ее убыхи, я ее называю по-другому… Может быть, дольмен – это я. Мой портрет с единственным глазом. Я не очень силен в архитектуре или художестве, поэтому он вышел таким неуклюжим. Совсем как я. О, вы смотрите на другие мои глаза, на два нарисованных глаза? – ткнул он себе в «зрачки». – Это дело рук моего батюшки. Он настоящий кудесник во всем, и в художестве тоже.

– А… он похож на вас? – спросил Саша, замявшись. Циклоп пристально поглядел на него:

– Не-ет, у него два глаза. – И, помолчав, добавил: – Кажется, я говорил, я – приемный сын.

– А… в вашей стране есть… такие, как мы? – спросила тогда Елена. – Люди?

Их было четверо в пещере: циклоп, убитый медведь, вокруг которого они сидели, ведя пещерную беседу, и двое людей.

– Да, есть и люди. Нелюди тоже есть. Но у нас там все совсем другое. Впрочем, я там мало странствовал, так уж вышло. Ведь к странствию нас вынуждают. А дома у меня нет нужды пускаться в дорогу. Я живу тихо, на лоне природы. Я не вмешиваюсь в ее мирное теченье или вмешиваюсь очень мало. Я не сею, не жну, я не раню землю плугом, киркой или лопатой, – тут Елена вспомнила, как пыталась заставить «бомжа» копать землю, и устыдилась. – Я беру только то, что она дает мне. И не пытаюсь ухватить больше. У меня много коз и овец, я уже говорил вам, я пасу их, делаю сыр, великолепный сыр, ем этот сыр и так живу. Как-то… она назвала меня Авелем, был такой пастух в ваших местах, там, дальше к югу. У него был брат Каин, который терзал землю, потому что был земледельцем, он уничтожал пастбища, вырубал леса, чтобы сеять свое зерно, он ежедневно ранил землю плугом и собирался ранить год за годом, столетье за столетьем, пока земля не облысеет, не запаршивеет, не заболеет и не умрет, и он вместе с ней. И Господь призрел на Авеля и на дар его; а дар его был – убитые жертвенные животные: бараны, или козы, или быки. А на Каина и на дар его не призрел. И Каин сильно огорчился, и, когда они были в поле, восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его.

Вдруг Поликарп, опомнившись, подошел к медведю и, выдернув из шеи нож, обтер лезвие о медвежью шкуру и сунул в карман.

Елена смотрела в лицо циклопа, пытаясь привыкнуть к нему, нарисованные глаза, которые делали его трехглазым, мешали ей больше всего.

– Конечно, скорее всего, ваш Авель был двуглазым, – продолжал он, словно отвечая на ее мысли. – И мало похож на меня, это ей только казалось. Меня бы Каин не смог убить так просто. Я умею защищать себя и тех, кто рядом. Но я никогда не нападаю первым. Да у меня и нет врагов, я уже говорил, я не воин, я пастух, который ест сыр и дары земли. И… я не ем человечины, как вы, может быть, думаете…

Поликарп с подозрением уставился на них обоих сразу.

И бабушка с внуком наперебой замотали головами, дескать, ничего такого у них и в мыслях не было, и это было правдой.

– Нас вечно подозревают в дурных намерениях и помыслах, – вздохнул циклоп. – Это рыжеволосый виноват. Конечно, я не оправдываю одного из моих предков, который делал это, но и рыжеволосый повел себя как свинья. Разве кто звал его в гости, предлагал ему сыр или простоквашу? Он украл козлят и баранов и потом вернулся в надежде получить богатый подарок! Вот и получил! Хорошо, что ноги унес.

– А кто это – рыжеволосый? – спросил Александр.

Поликарп, вытаращив свой глаз, уставился на спутников:

– Как?! Вы не знаете?!

Бабушка с внуком вновь отрицательно помотали головами.

– Тогда я рад, тогда я просто счастлив, значит, не все наслышаны о том случае. О, как я рад! Она-то знала о нем… Вот потому я так беспокоился.

– Да что за случай?! – восклицал Саша. – И кто это она , про которую вы все время толкуете?

– О рыжеволосом я скажу только, что… что он со своими двенадцатью товарищами попался в ловушку, которую сам себе расставил, и Полифем, один из моих предков, по очереди съедал их, он съел шестерых, и рыжий напоил его, а ведь циклоп не ведал вкуса вина, потому что не выращивал лозы, а потом пришелец взял кол и… ослепил его. С тех пор у нас бытует злое пожеланье-присказка «Улисс тебя ослепи!» Теперь вы поняли, про кого я?