Ольга Миклашевская - Люди под кожей [litres]

Второй муж промял непутевый диван под свои обширные формы. Был он еще толще самой Леры, и в лице его было что-то бульдожье и неприятное. Лера вышла за него скорее от скуки, нежели из-за любви, и что ни говори, а желаемую дозу драмы и приключений она получила. Можно сказать, даже норматив перевыполнила.

Аврам был больше женат на этом самом диване, чем на Лере. Он постоянно поглаживал шершавую синтетическую обивку во время просмотра футбольных матчей. А когда в селе появилась возможность провести кабельное телевидение, то и вовсе поселился перед телевизором, очень быстро потеряв всякое желание выходить из дома.

– Ну что, хлеба-яиц купила? – спрашивал он у супруги первым делом, едва та вся взмыленная переступала порог дома.

– Купила-купила, – довольная, успокаивала Аврама Лера. Ей казалось, это и есть счастливый брак, когда все разговоры сводятся к приему пищи. – Ты что на обед будешь: картошечку с лучком или гречку с тушенкой?

– Картохи давай, – не глядя на жену, отвечал мужчина. – И чтобы поподжаристей.

Работать Аврам перестал довольно быстро. Теперь все его время занимал просмотр спортивных передач. Сначала сам матч, потом анализ экспертом, затем целый ряд интервью. Если есть на свете люди, которые жалеют о том, что в сутках всего 24 часа, то Аврам Никифорович был одним из них. Он жаждал проводить у мерцающего экрана каждую минуту своей драгоценной жизни и – царство ему небесное – прожил жизнь, как по-настоящему хотел.

У Леры с Аврамом родился сын, потом второй. Младший прожил всего два года: врачи в областной больнице не смогли вовремя обнаружить тяжелое хроническое заболевание. Старший же, Мишка, долгое время был и маминой, и папиной радостью. Лера не могла налюбоваться на сына, когда он уминал борщ с майонезом и чесночными пампушками, а отец довольно охотно начал делиться с Мишкой местом на уже порядком просевшем диване.

Аврам умер довольно незаметно, на том месте, где и просидел значительную часть своей жизни. Лера обнаружила, что муж не дышит, только когда звала к обеду, а тот долго не откликался.

Как ни странно, легче жить после этого не стало. Работая в сельской администрации единственным бухгалтером, Лера больше не дожидалась конца рабочего дня. Она сидела целыми днями в старом отсыревшем полуподвальном здании и смотрела в окно, временами переставляя деревянные бусины на счетах. Мир довольно быстро потускнел и потерял краски. А потом в армию уехал Мишка, и окончательно заросла могилка Лериной матери. Ухаживать за землей уже совсем не было сил. А ведь Катерина Павловна тоже когда-то любила сидеть на диване, это еще до Анатолия было. Она сидела и целыми днями вязала на продажу шапки из дешевой пряжи. Так и жили, она да Лерка, а теперь никого в доме нет, кроме этого страшного котяры.

Нет, кот не уродец, но есть в его цыплячье-желтых глазах что-то потустороннее. Какой бы Лера ни была далекой от суеверий, что для таких женщин, как она, вообще краснокнижная редкость, все равно смотреть на эти горящие фонари ей не очень приятно.

Идет сериал «Двойная жизнь», повтор. Лера уже смотрела его в январе, но он забылся так же быстро, как и все то, что она ежедневно смотрит по телевизору. Это как съесть килограмм семечек: очень быстро пресыщаешься, но и остановиться не можешь, потому что их жирный, маслянистый вкус – это ненависть на грани удовольствия.

Раньше Лера не так много проводила времени на диване и думала, что не слишком много в своей жизни теряет. Тем более что сначала там сидела мать, потом первый муж, затем второй муж, чуть позже – сын. Лера не чувствовала себя вправе занимать место мужчин или тех, кто старше в семье. Так и получилось, что всю прелесть российских сериалов она познала уже в достаточно сознательном возрасте.

Поэтому сейчас она вся там, в чужих придуманных драмах и дурной актерской игре. Но что по-настоящему важно, так это то, что жажда приключений, от которой она страдала в молодости, теперь утолена. И все это не вставая с дивана. Наверное, у Анатолия и Аврама была своя правда, которую она в то время не понимала, но сейчас признает.

На плечо Лере ложится рука, темная и волосатая. И последнее, что женщина видит, когда поворачивается, чтобы посмотреть, кто пришел, это желтые блестящие глаза.

В последний раз Маруська была здесь много лет назад, так давно, что уже и не помнит, когда именно. То ли до войны, то ли уже после. Сейчас картинки прошлого сливаются в единое грязное пятно, и не разглядеть, где вчера, а где вечность назад.

– Эй, Марка, – свистом подзывает ее сестра, – глянь, чо учудили.

В углу старого подвала, насквозь пропахшего плесенью и сыростью, лежат тушки трех дохлых котят. Формально несчастные животные света белого так и не увидели, настолько были малы, когда их, слепых, теплых, отобрала у кошки ватага шестиклашек.

– Мне пофиг, – отвечает девушка и по-мужски так, резко дергает носом. Трудно сказать, это на нее так теперешнее обличье влияет или же за тысячелетия своего существования она и впрямь сделалась настолько черствой и безразличной ко всему.

Сестра хмыкает. Вроде младшая, а черт знает что себе позволяет. Был бы здесь братец нареченный, уж он-то бы точно одним взглядом поставил нахалку на место.

– Нет-нет, ты посмотри, – настаивает Морцана.

Маруська нехотя плетется в тот угол, где над бездушными тельцами склонилась другая богиня. Плечи Маруськи опущены, руки – в карманах брюк-сигарет; дешевая пластиковая бижутерия звенит при малейшем движении, как колокольчик на шее у коровы.

– Да иди ты. – Свое разочарование Маруся – или, вернее будет сказать, Марена, – даже не пытается скрыть. – Ты мне хоть все золото Беловодья пообещай, все равно никак в толк не возьму, чего ты так трясешься над этими безмозглыми созданиями.

Сестру в кромешной темноте подвала разглядеть сложно, но если бы можно было, то ничего необычного в этих мягких чертах лица, длинных рыжих волосах и изящных тонких пальцах заметить было бы нельзя. В отличие от Марены, Морцана так до конца и не смогла освоиться в шумном современном мире, полном машин и одиночества. Год за годом, век за веком люди, которых так обожает Марена, все дальше завоевывали лесные чащи и захватывали горные тропы. Некоторые звери попрятались по плешивым островкам растительности, кто-то так и не смог приспособиться, и Морцане пришлось самолично позаботиться об их душах.

– А ты изменилась, сестра. – Морцана осторожно подхватывает мертвых котят на руки и принимается баюкать их, как младенцев. – Раньше еще ходила по земле, осматривала владения. А теперь что? Зачем тебе это кольцо в носу?

– Настоящий начальник, – цитирует старшая своего университетского профессора, – это тот, который умеет распределять обязанности между подчиненными. Пусть повещалки смертями занимаются. Мне же главное, чтобы механизм работал как часы, а не чтобы я на работе от зари до зари пахала.