Мария Демидова - Катализатор

Крис довольно натурально прокукарекал, но со спинки кресла всё же спустился.

— Ну и где ты шатался? Долго ещё будешь изводить мать?

— Я перед ней уже извинился, — спокойно ответил Крис. — И мне, кажется, уже не десять лет, чтобы отчитываться за каждый шаг.

— Будешь отчитываться, пока мозги на место не встанут, — отрезал Жак. — Что ты на этот раз натворил?

— Ничего. С чего ты взял?

— Ты сутками не появляешься дома. Что я, по-твоему, должен думать?

— Не представляю. — Крис в демонстративной озадаченности потёр лоб. — Наверное, что я кого-нибудь убил. Ничего другого мне просто в голову не приходит.

— Не ёрничай, — оборвал Жак. — Что ты прячешь под перчатками?

— Большинство людей прячут под перчатками руки. Я — не исключение, — ответил Крис, поднимаясь с места. — И можно на этом закончить допрос?

Он направился к выходу, но отец двинулся следом.

— А ну-ка сними.

— С чего бы? — Крис остановился.

— Я сказал: руки покажи. — Жак бесцеремонно схватил сына за запястье, собираясь стянуть нычку.

Крис резко развернул предплечье, высвобождаясь из захвата. Отступил к двери.

— Мои руки — не твоя забота, ясно? Хочешь узнать о моих отношениях с законом — воспользуйся своими связями. Раньше тебе ведь не приходило в голову узнавать обо мне от меня.

Жак сверлил сына взглядом.

— Учти: допрыгаешься — на сочувствие не рассчитывай. Я предупредил. Мне не нужен сын, который постоянно влипает в неприятности.

Грохнула распахнувшаяся форточка. Зазвенело разбитое стекло. Порыв холодного ветра пронёсся по комнате, смёл со стола несколько салфеток, качнул люстру.

Крис вздрогнул, сжал ручку двери, но взгляда от лица Жака не отвёл.

— Я ни минуты в этом не сомневался, товарищ подполковник.

И вышел раньше, чем отец успел ответить.

Гай Сиверс ничего не имел против магов. Иное казалось бы странным. У его отца было поле, у его жены было поле, у многих его друзей было поле… Скорее уж, он сам был исключением, отклонением от зимогорской нормы. И всё-таки Гай давно считал, что законы, касающиеся магов, необходимо не то чтобы ужесточить, но… хотя бы откорректировать.

В последние месяцы эта уверенность только крепла. Легко, должно быть, произносить высокопарные речи о равноправии: о том, что все мы люди, независимо от наличия поля; о том, что законодательное дробление общества приведёт к дестабилизации отношений… Но, когда ежедневно имеешь дело с реальной кровью, реальной грязью, реальными слезами, всё видится немного иначе. Последствия бездумной гуманности законодательства слишком бесчеловечны. Гай с радостью поверил бы возвышенным речам и согласился бы с тем, что закон должен быть одинаков для всех. Если бы не простая неопровержимая истина: ни один человек не может причинить столько зла, сколько даже самый слабый маг.

Примеров можно было привести массу, но Гаю всегда вспоминалось одно конкретное дело. Не первое и далеко не самое громкое из тех, которыми ему доводилось заниматься, но прочно врезавшееся в память. Случай был рядовым. «Банальная бытовуха», — пожимали плечами коллеги. Муж избивает жену. Что может быть обыденнее? Избивает не то чтобы сильно и не то чтобы часто. Так, поколачивает, когда выпьет…

Агата обратилась в полицию после того, как Бёрн, не рассчитав силы, сломал ей запястье. Красивая молодая женщина, ровесница двадцатипятилетнего на тот момент Гая, была напугана. Написала заявление, согласилась свидетельствовать против мужа… А на следующий день со слезами пришла забирать бумагу. «Он так раскаивается, он точно больше никогда…» Она произносила ровно те слова, что накануне насмешливо предрекали старшие коллеги Гая, наслушавшиеся подобного за годы службы. Должно быть, от досады на эту прозорливость лейтенант Сиверс был особенно убедителен. После его пылкой речи Агата согласилась не спускать ситуацию на тормозах. Делу дали ход.

И тут Гай совершил ошибку. Хотя, строго говоря, не столько он, сколько судья, постановивший, что для подследственного, не обладающего полем, изолятор можно заменить домашним арестом, запретом видеться с женой и отслеживающим маячком. Практика была обычной, метод контроля — достаточно надёжным. Вот только ни суд, ни инициировавший это разбирательство Гай Сиверс не учли того, что Бёрн отказался пройти анализ поля. Принцип добровольности, мать его…

О том, что муж Агаты маг, не знал никто. Ни сама супруга, ни друзья семьи, ни родственники. Поле Бёрна было таким слабым, что почти не проявлялось. Но на то, чтобы скрутить маячок, его всё же хватило. А дальше — по отработанной схеме: кабак, дом, жена… И подогретая алкоголем ярость.

Место преступления напоминало не столько кухню, сколько цех для забоя скота. Как можно было в пьяном аффекте, нанося бесцельные удары ножом, случайно пропороть столько крупных артерий? Кровь была везде. Не только на полу, где лежала Агата, но и на стенах, на окне, на стопке недавно вымытой посуды, на фруктах в стеклянной вазе… Кажется, даже на потолке. Хотя это могло и померещиться Гаю, тогда единственный раз за всё время службы потерявшему сознание на месте преступления. Не столько от вида крови, сколько от бритвенно острой мысли: этого могло не быть. Если бы Гай перестраховался. И если бы чёртов устав позволял получать принципиально важную информацию о подозреваемых.

Так что если для того, чтобы протащить наконец закон о принудительном анализе поля в интересах следствия, нужно будет подавить какой-нибудь бунт колдунов, то он, Гай Сиверс, будет в первых рядах этого подавления. И да, чёрт возьми, если понадобится, он будет стрелять по этим свободолюбивым фокусникам, отказывающимся понимать, что…

— Ты чего? — Макс легко толкнул его локтем. — Выглядишь так, будто банду разбойников идёшь обезвреживать, а не соседскую жалобу проверять.

Гай тряхнул головой.

— Да так, задумался. Мы что, уже пришли?

Они остановились около ничем не примечательного двухэтажного здания, выкрашенного розоватой краской. В некоторых местах цвет казался более ярким — словно хозяева дома регулярно прятали под неровными заплатами появлявшиеся на стенах знаки и символы. Ждать, пока до заполонивших Зимогорье обозначений Обода доберутся коммунальные службы, хотелось не всем. В целом же дом казался совершенно мирным. Из окна чьей-то кухни пахло жареной картошкой и цветами. Судя по документам, которые Гай изучал накануне, в этой квартире как раз и жила заявительница. Возможный нарушитель спокойствия, некий «подозрительный колдун», занимал противоположное крыло первого этажа. В своей подробной и обстоятельной жалобе добропорядочная жительница Зимогорья сообщала, что вот уже неделю не может спать из-за производящихся в соседней квартире действий «явно магического характера». Сама женщина полем не обладала и добавить к своим подозрениям конкретных аргументов не могла, ссылаясь лишь на иррациональные ощущения.