Галина Липатова - Паладинские байки

Паладин с длинной косой усмехнулся:

– Ты как маленький, Валерио. Да просто – голого мужика или тетку нарисовал, и готово.

Маэстрина улыбнулась ему:

– Совершенно верно, сеньор…

– Мэтр Джироламо Грассо к вашим услугам, маэстрина, – представился он. – Так я прав, да?

– Само собой. Снижение подушной подати было изображено в виде обнаженной дамы с ленточкой на причинном месте, в венке из колосьев риса, в правой руке у нее рог изобилия, наклоненный над поселянами в виде обнаженных мужчин с косами и вилами, а в левой – пустой кошелек. Если поступает подобный заказ, так обычно и делают – пишут голую женщину или такого же мужчину с какими-нибудь хоть приблизительно имеющими отношение к делу атрибутами, главное – побольше красивостей. Тьфу. Я, сеньоры, такое терпеть не могу и не пишу. То есть, конечно, какие-то аллегории изобразить придется – там, аллегорию мудрости, аллегорию доблести опять же. Но для этого мне как раз натура не нужна, с этим я и так справлюсь. Мне нужна натура для великих героев древности. В частности, для братьев Фарталлео. Как вы понимаете, для такого мне нужна не просто натура, а очень хорошая натура.

Паладины переглянулись и снова уставились на Джудо:

– Слышал? Так может, ты все-таки… – спросил капитан.

Джудо махнул рукой:

– Только после тебя, Антуан. Что, не хочется? Ну вот и мне не хочется.

Сесилья, глядя на Джудо со всё возрастающим интересом, предложила:

– А может, все-таки подумаете? Если вас, гм, размер ленточки беспокоит, то я вам обещаю, что у меня ленточка будет, гм, большая.

Мартиниканец и блондин Валерио прыснули смехом в кулаки, Джудо остался невозмутим, а паладин-маг, с сочувствием глядя на маэстрину, сказал:

– Но помочь сеньоре надо. Опять же, государственное, королевское дело… и я знаю, кто для него вполне годится. У нас вон аж двадцать один младший паладин имеется, пусть сеньора из них и выбирает.

– А это мысль, – обрадовался чернявый Андреа. – Лишь бы только не целыми днями, а, маэстрина Верни? Ведь парням и тренироваться, и учиться надо.

– Я всё понимаю. Три часа в день, больше не нужно, да и тяжело. Но… вы бы тоже подумали, а, сеньоры? Мне ведь разные великие герои древности нужны. Вот вы, сеньор Андреа, отлично бы подошли для эпизода «Плайясольский князь Фульгуро Салина присягает Алессио Фарталлео на верность». Из вас такой бы замечательный князь получился!

– Нет, спасибо, но нет, – категорически сказал Андреа. – Это же придется напяливать дурацкие штаны по тогдашней моде, с накладной задницей. Ну уж нет, спасибо.

А капитан добавил:

– Я всё понимаю – королевское дело, но мы, старшие паладины, тоже занимаемся королевскими делами, и потому нам следует выбирать из них те, в которых мы для его величества можем принести наибольшую пользу. Так удовольствуйтесь младшими паладинами, маэстрина. Приходите завтра утром на плац, погода вроде хорошая будет. И выбирайте, какие понравятся. Но не больше троих за раз.

Вечером, когда младшие паладины имели немножко свободного времени, которым могли распоряжаться по своему усмотрению, Робертино как раз собирался пойти в город – пройтись по магазинчикам, наведаться в парикмахерскую «Лавровишня», а потом встретиться с Оливио, Бласко и Жоаном и завалиться с ними в тратторию «Корзо бланко» с кестальской кухней, да и угоститься там отличной паэльей и хорошим вином. Но как раз когда младший паладин уже собрался выходить, его перехватил дежурный и сообщил, что к нему посетитель. Робертино удивился, но в приемную, естественно, пошел. Любопытно было, кто ж это таким официальным образом к нему явился. Обычно если приезжал в столицу кто-то из родни, то присылали записку, так же, как и если бы его хотели видеть в университете. А университетские друзья и без того отлично знали его паладинское расписание, и о встречах договаривались заранее.

В приемной его ждал Марио, одетый по кестальской моде в приталенный кафтан до колен, облегающие штаны и мягкие сапожки. Из кармана черного кафтана с белыми кантами торчал небрежно запихнутый туда берет с белым перышком, волосы брата, как обычно, были растрепаны, хорошо хоть краски ни на них, ни на кафтане не было. Марио разглядывал портреты знаменитых паладинов, разглядывал задумчиво и внимательно, и не сразу заметил, что в приемной появился Робертино.

– Марио? Не ожидал, – удивился младший паладин. – Ты бы записку просто прислал…

– О, привет, Роберто. Да я сначала подумал про записку, но потом решил, что лучше самому прийти, – Марио повернулся к нему и протянул руку.

Братья пожали руки, и Робертино предложил ему сесть:

– Не знал, что ты приехал. Ты сам, или вся семья здесь?

– Сам. Ну, я по своим делам просто, в Академии Художеств наконец-то решили сделать меня академиком. Так что поздравь меня, теперь я официально могу называться «маэстро».

– Поздравляю! – Робертино искренне обрадовался. Знал, что Марио давно этого ждал и каждый год посылал в Академию на конкурс какую-нибудь из своих работ, чтоб все-таки получить звание академика. Пять лет подряд ему неизменно отказывали, на шестой год наконец повезло. Вот только почему-то сам Марио радостным совсем не выглядел.

– И за какую же картину тебя наконец приняли в академию? – спросил Робертино.

Марио усмехнулся мрачно:

– Не поверишь – за копию твоего парадного портрета. Я… на нем свою подпись обычную поставил, как на всех наших портретах… А на тех картинах, которые посылал раньше, ставил короткую... И эти старые, хм, пердуны и кошелки из Высшего академического совета, разглядев эту самую подпись, тут же меня академиком и сделали. Как мне сказал мой приятель, младший секретарь совета, – потому что испугались, что отец обидится, вот и решили его уважить. Тьфу. Знаешь, как мне это обидно? Получается, что я никуда не годный художник, если меня не хотели принимать в Академию, пока я подписывался просто «Марио Рафаэль», а приняли, только когда я подписался «Марио Рафаэль Сальваро и Ванцетти».

Робертино видел, что брат очень расстроен, и при этом явно что-то задумал. Он усадил его на диванчик, сел сам и сказал:

– М-м, знаешь, я думаю, что они там просто, хм, зажрались. Оливио мне показывал картины кузена его мачехи. Парочка их висит в Большой Академической Пинакотеке. Так вот я тебе скажу, что его академиком сделали совершенно зря. Такая мазня, что даже я, человек от живописи далекий, вижу, что это мазня. Ну представь себе, на одной из этих картин нарисована обнаженная женщина в мехах, и то, что это именно меха, понять можно только из подписи, а выглядит, словно эта дама на плечах несет дохлую собаку, которая пару недель провалялась в сточной яме. Да и дама сама какая-то стремная. В общем, плюнь ты и радуйся, что наконец-то получил заслуженное звание. Пойдем лучше отметим его как следует, а?