Роман Канушкин - Канал имени Москвы. Университет

– Сейчас вот молчит.

Прежде чем отпустить тесёмку, чтобы ключ скрылся в тёмной глубине её вещмешка, Ева исподлобья взглянула на Петропавла и почему-то произнесла:

– Хотела кое-что спросить. – Посмотрела на тесёмку в своих руках и не совсем поняла свою последующую эмоцию. Присутствовало в ней что-то от внезапной ревности, словно она вдруг не захотела расставаться с этой драгоценной, хоть и пугающей вещью. – А там он не пропадёт? В этом вашем хранилище? Ключ Фёдора…

Петропавел внимательно посмотрел на неё. Он тоже не до конца понял, что сейчас увидел.

– Вот тут уж не о чем беспокоиться, – заверил гид. – Здание биофака, где находится отдел реликвий и артефактов, – одно из самых охраняемых и надёжных мест на территории Университета.

– Хорошо, – просто отозвалась Ева. К счастью, она уже отвернулась, завязывая свой вещмешок, и не заметила минутного замешательства на лице Петропавла.

А тот подумал: «Странная ты, однако, штучка, ключик для новобрачных».

В Николо-Перервинском монастыре одиннадцать теней скользили по стенам переходов и лестничным подъёмам, что вели в просторную общую трапезную. В ней было светло в этот час, и сторонний наблюдатель, окажись он здесь, мог бы различить, что тени отбрасывали одиннадцать высоких неторопливых старцев, безбородых, хоть и с длинными волосами, сейчас у всех находящихся в чудовищном беспорядке. Вообще, все старцы чем-то неуловимо были похожи друг на друга: не только белыми длинными одеждами, возможно, необычным выражением глаз, а возможно, находясь с ними подольше, кто-то смог бы найти и побольше сходства. Но, как уже отмечалось, стороннего наблюдателя здесь не было, и даже окажись он тут, совсем скоро то, что открылось бы взору, заставило его бежать отсюда как можно скорее. Старцы степенно расселись за полированным круглым столом, на котором ничего не стояло, и взялись за руки. Некоторое время ничего не происходило, лишь седые волосы вроде бы пришли в ещё больший беспорядок. И полированная поверхность стола едва заметно тускло блеснула. Только волосы… Они зашевелились. Вот сейчас сторонний наблюдатель заинтересовался бы, а спустя ещё несколько секунд к нему пришла бы мысль о скорейшем бегстве. На и прежде умиротворённых лицах старцев исчезло какое-либо выражение присутствия в этом месте, словно все одиннадцать стали восковыми куклами с широко раскрытыми ртами. А шевелящиеся волосы, которые вот вроде бы стали расти и сплетаться змеями в огромный овальный общий моток, устремились в их раскрытые рты. Все одиннадцать дёрнулись в конвульсиях, похожих на предсмертные, застыли, а из полированной поверхности стола стало изливаться нечто диковинное, лишь отдалённо напоминающее светящийся дым. И как только его первые всполохи-языки коснулись старцев, силуэты тех стали тускнеть и исчезать. Общий моток седых волос пропитался этим дымом, и те засветились изнутри, рождая какое-то новое существо, однако на стенах трапезной по-прежнему оставались тени одиннадцати фигур, восседающих за круглым столом, взявшись за руки. Пресловутый сторонний наблюдатель бежал бы отсюда со всех ног, потому что пространство вокруг Николо-Перервинского монастыря, словно для защиты происходящего внутри, начало заполняться непереносимым страхом, поэтому он бы не услышал, как звучит голос прежде молчаливых старцев.

«О-о-н идёт. Он возвращается».

Светящийся дым стал темнеть, и внутри него с трудом угадывалось нечто овальное, похожее на огромный череп с чудовищно раскрытым просветом отверстия рта.

«Он идёт. И она идёт. Всё ближе… Но её ждут».

Тёмный дым начал таять, и вместе с ним тот чудовищный овал, что он скрывал.

«Но убив Занедужившего, они создали гораздо более сложный Лабиринт. И возвращение теперь только через пространство нашего Брата».

«Иначе они разминутся, потеряются навсегда. Предстоит измениться».

Исчез кошмарный череп, словно и не было его вовсе. И волосы вскоре покинут раскрытые рты старцев, и те, все одиннадцать, станут соответствовать своим теням. Пояс страха испарился вокруг Николо-Перервинского монастыря, и теперь его чувствовали лишь застывшие в тревоге дикие животные. А под сводами трапезной таяли последние звуки некогда общего голоса:

«Во тьме, где предстоит измениться и где всегда стоит смерть».

Старцы встрепенулись, устремив молчаливые взгляды вверх, и до них почти неслышно донеслось:

«…И она идёт. Всё ближе. Но во тьме её ждут».

Петропавел сидел в одиночестве на носу своей лодки, погружённый в глубокие раздумья, хотя до университетских причалов, где ждала торжественная встреча, оставались считанные метры. Петропавел думал о том, что ему рассказала Ева. И новый Барон речных скитальцев. О лодке со знаком Рыбы на носу и о том, как повёл себя находящийся в ней гребец. Думал и пока не находил решения.

«Как он смог прошмыгнуть мимо Северного дозора?»

Смена на пересечении канала с МКАД, а по-другому в Пирогово путь отрезан, не посылалась лишь на одни сутки, когда там стало совсем невмоготу, решение было принято быстро, и он узнал об этом. Петропавел не сомневался, что в Университете находится крот, человек брата Дамиана; в Пирогово у Главы гидов были свои надёжные источники. Выявить крота пока не удалось; Петропавел действовал осторожно, чтобы не спугнуть умелого конспиратора, но вроде бы подбирался к предателю всё ближе. Их было несколько, кандидатов в шпионы Озёрной обители, но вот оказалось, что он находится на самом верху, потому что решение не посылать смену было принято за час. И он этим воспользовался, прошёл к брату Дамиану.

«Он один из нас», – хмурые складки прорезали лоб Главы гидов. – Или из Высших учёных. Больше просто никто об этом не знал».

Не говоря о том, что на отрезке от Университета до выхода из Москвы находилось ещё три дозорно-сигнальных поста: дела в Пироговском речном братстве обстояли всё хуже, и их похоже обезумевший правитель мог решиться на внезапную вылазку. О полномасштабной атаке на Университет речь, конечно, не шла, для этого бы ему пришлось заключить союз с той мерзостью, что засела в « Кая-Везд» , проклятом корабле, а даже брат Дамиан понимал, чем чреваты подобные союзы, но попытаться потрепать наши подступы мог бы вполне. Ещё три дозорно-сигнальных поста; как крот сумел проскользнуть мимо них? Воспользовался другим путём – накрытыми туманом улицами города? Но… в одиночку – это самоубийство. И главный вопрос: как это связано, и связано ли, с прибытием Евы? И с той странной вещью, что девушка обнаружила в своём вещмешке. Ключ. Не для Евы. Предмет, принадлежащий Учителю, не может служить против неё. С одним «но». А если девушка путает, если эта вещь лишь похожа, как копия, на ключик для новобрачных, что юноша Фёдор собирался вручить на свадьбе своей невесте? Чрезвычайно милый обряд, так мило, что в оторопь бросает… Складки на лбу старого гида чуть разгладились: тоже очень сложно. Слишком многоходовая комбинация. Сделать точную копию ключа, прозорливо предположить, что Учитель с Евой расстанутся, и подбросить копию в её вещмешок… Слишком прозорливо: тогда бы ещё пришлось предположить, что Хардов погибнет, а Учитель пойдёт на сделку с Хароном, самую опасную и невозможную на канале, последствия которой ещё только предстоит оценить. Жизнь Хардова стоила того, и ворон Мунир разнёс счастливую весть, но предположить подобное никто не в состоянии. Да и подбросить… Кто мог это сделать, просто некому…