Роман Канушкин - Канал имени Москвы. Университет

– Послушай. – Петропавел внимательно посмотрел на неё. – Ты мне уже не в первый раз задаёшь этот вопрос, девочка моя. Что тебя волнует?

– Я… – Ева уже была близка к тому, чтобы рассказать о сходстве, но что-то остановило её. – Я не знаю.

– Лидия была прекрасным человеком. – Петропавел светло улыбнулся давним воспоминаниям. – И моим большим другом. Делились разными секретами, как брат с сестрой, молоды были… Я бы знал. Детей у неё не было.

– Ясно.

– Ева. – Петропавел взял её за руку, и ностальгические нотки покинули его голос. – Что ты хочешь мне сказать?

– Пока не знаю, – призналась девушка.

– Узнавай быстрей и говори. Не тяни с этим.

– Хорошо, – пообещала она.

Ева поняла, что её остановило рассказать о сходстве. Они были очень близки, друзьями, почти как брат с сестрой. И всё же у Лидии, возможно, была тайна. Даже от Петропавла. И если это так, то это её тайна. Что-то очень важное для неё, раз имелись основания скрыть это ото всех. А если это не так, то нечего и языком зря чесать. Надо прежде внимательно всё выяснить. А потом всё равно рассказать Петропавлу. Рассказать, что сейчас, в эту самую минуту в Икше, городе призраков и видений, осаждённая в колокольне, возможно, находится тайная дочь президента Лидии. А спасательная экспедиция по поиску Хардова, начатая Тихоном, идёт на выручку и ей.

Петропавел оказался прав. Ни в дневнике, ни в личной переписке президента Лидии Ева не нашла ничего нового. И действительно, только не в середине дневника, а ближе к концу она обнаружила полтора десятка пожелтевших от времени, но совершенно чистых страниц. Ева разочарованно закрыла дневник. Нигде никаких указаний на то, что у Лидии мог быть ребёнок. У неё просто не хватало времени, чтобы позволить себе счастье материнства. И хоть Лидия была замужем, вся её жизнь оставалась на виду. И всё равно Ева решила поговорить с Петропавлом о загадочном сходстве.

А потом что-то случилось.

Ева точно помнит, когда это произошло. В кабинете у Петропавла. И как у неё забилось сердце, когда старый гид протянул ей раскрытую ладонь, а в ней лежал манок, бусы Фёдора. Она сразу же узнала и:

– Откуда?

– Передал с курьером. – Петропавел улыбнулся девушке. – Он хочет, чтобы это было у тебя. Надень. Мне кажется, это важно.

А дальше начались расспросы, расспросы, и Ева хотела бы поговорить с курьером, но Петропавел сказал, что не представляется такой возможности – это очень необычный курьер, и заверил её, что с Фёдором всё хорошо.

«И никакой даже коротенькой записочки», – сокрушённо подумала она. А Петропавел словно прочитал её мысли:

– Девочка моя, скоро вы увидитесь. Осталось совсем недолго. Ничего другого, кроме бус, с этим курьером он передать не мог.

И всё равно, засыпая в этот вечер, Ева счастливо улыбалась. А потом снова вернулся этот трескуче-пустотный звук.

Ева поднялась, подошла к окну, раскрыла его. Ничего не происходило. По какой-то причине, этот тревожный звук перестал её пугать. Ева возвратилась в постель. И уже проваливаясь в сон, она услышала:

Трхх-пр-гум-памкм

Ты всё ближе… Ты здесь. Впусти меня. Возьми ключ. Возьми его. Дневник. Возьми ключ.

Это был сон. Ева знала, что это так. Но её возлюбленный сейчас поцеловал её, и отделаться от ощущения, что поцелуй реальный, было очень сложно. Ева открыла глаза. Ночь тиха, но прежде, чем исчезнуть, Фёдор успел поцеловать её ещё раз.

– Как же я скучаю, – прошептала девушка.

И ночь словно ожила. Звуки, шёпот, шелесты, очертания предметов сделались ярче. Её чашка с недопитым чаем будто бы беседовала с тихонько, как колокольчик, звенящей о блюдце ложкой. В комнату влетели светлячки, их неспешный полёт казался трогательным и грустным. Вероятно, всё это ещё снилось. Окно комнаты было широко раскрыто. И там, на фоне ночного неба чернел силуэт, и два глаза смотрели на неё. Откуда-то Ева знала, что глаза эти могут быть очень свирепыми, но сейчас в них таяло что-то такое же трогательное и грустное, как в полёте светлячков. И Ева совсем не испугалась ночного гостя.

– Кто ты? – позвала она.

Тишина, нет ответа, светлячки летают по комнате, лишь глаза в окне застыли. Ева подняла руку к бусам Фёдора, может, её любимый вернётся, но этот сон во сне заканчивается. Ева слышит:

Впусти меня. Дневник. Возьми ключ. Сможешь прочитать. Возьми его.

Ева просыпается. Теперь уже окончательно. Ночь. Но в окне никого нет. Лишь трескучий звук:

Трхх-пр-гум-памкм

Алёшка без расспросов и возражений вернул ей ключ:

– Конечно, он же твой. Бери в любое время.

Парню явно хотелось поболтать, и Ева увидела, как велико огорчение в его глазах, когда сказала, что торопится. Но ей необходимо было срочно проверить. Этот странный сон всё менял. Или был издевательством, дарящим ненужные надежды.

«Трхх-пр-гум-памкм», – услышала Ева, подходя к библиотеке. Она остановилась перед массивными дверьми. Здесь пахло деревом и старыми книгами. Сон, где был Фёдор, странным образом смешался с его ключом для новобрачных и с этим трескуче-пустотным звуком. Ева коснулась бус Фёдора на своей шее: покой, умиротворение, но и тишина. Девушка грустно усмехнулась: а чего она ожидала – разговора? Только… ощущение, что вместе с этими бусами Фёдор словно сделался ближе, не покидало её.

Трхх-пр-гум-памкм

Лицо Евы чуть побледнело, этот сон напоминал о себе, настойчиво требовал действий. «Или это не было сном», – подумала девушка. Тут же опустила руку в карман, взяла ключ, сжала его в ладони.

Дневник. Электрический свет нельзя. Сможешь прочитать. Ключ. Нельзя электричество.

На тумбе у окна Ева обнаружила с десяток масляных ламп. В случае перебоя с электричеством, что происходило довольно часто, ими мог воспользоваться любой желающий. Разрешение на доступ в архив у неё было с собой, и совсем скоро она склонилась над дневником президента Лидии. Крепко сжала ключ в левой руке и смотрела на чистые страницы. Ничего не происходило. И трескуче-пустотный звук больше не повторялся.

«Я что-то неправильно поняла? – подумала Ева. Следующая мысль ей понравилась меньше: – И вообще, можно ли доверять снам?»

А потом огонёк внутри масляной лампы задрожал, словно его коснулось чьё-то дыхание, хотя он был скрыт за стеклянным колпаком. И откуда-то из глубины пожелтевшей страницы проступили первые, едва заметные очертания. Весь лист запестрел. Буквы. Они становились ярче, цепляясь друг за дружку, складывались в слова. Ева облизала губы, ладонь разжалась, выпуская ключ. Буквы исчезли, будто растворились в пустоте листа. Ева оглянулась, хотя прекрасно знала, что находится в архиве одна. Лишь смотритель-библиотекарь на своём посту и тихие, приглушённые голоса из основного зала. Она снова сжала ключ в ладошке, буквы тут же вернулись, на сей раз гораздо быстрее. И Ева смогла прочитать первую фразу. И даже по ней одной сразу становилось ясно, что у президента Лидии была другая, тайная жизнь: «Я пишу это невидимыми чернилами, любовь моя. Но тебе известно, как это прочесть».