Макс Фрай - Зеленый. Том 3 [litres]

– Это правда, – соглашается Ханна-Лора и чуть не плачет, потому что действие чудесной настойки на Бездне закончилось, тьмой она быть перестала и теперь совершенно по-человечески переживает провал. – Много чего от вас этот чёртов ветер приносит, но в первую очередь всё-таки страх. Я чуткая, я его ощущаю, и похоже, он сильнее меня. А значит и другие не смогут с ним справиться. Если от нас уйдёт наша безмятежная радость, зачем всё вообще тогда.

– Да не уйдёт, куда она денется. Ну ты даёшь! Ваша радость – свойство материи, из которой вы состоите. Она у вас в самом фундаменте жизни лежит.

– Знаю, – говорит Ханна-Лора. – Но любой фундамент можно разрушить. Нет гарантий, что он устоит.

– Гарантий, может, и нет, – смеётся Нёхиси. – Но ваш фундамент как-нибудь устоит и без них.

А не-Иоганн, не-Георг добавляет без тени улыбки:

– Стойкость – к счастью. Уж точно не повредит.

– Какой-то я в последнее время стал скучный, – сказал Эдо. – Недостаточно вдохновенный. И почти совсем не мистический. Беда!

– Опустившийся обыватель, – подхватил Тони Куртейн. – Самодовольный бюргер. Невежественный мещанин!

– Да почему сразу «невежественный»? – возмутился Эдо. – Я знаешь, сколько книжек читал! Некоторые были толстые и без картинок. Честное слово. У меня есть свидетели. Могу доказать.

Переглянулись и рассмеялись. Хотя вообще были тренированные. То есть, умели подолгу без тени улыбки нести любую абсурдную чушь.

– А в чём это выражается? – наконец спросил Тони Куртейн. – Как я прохлопал такое событие? С какого момента надо было начинать скучать?

– Да с любого практически, – улыбнулся Эдо, который на самом деле был страшно доволен как жизнью в целом, так и лично собой. – Ты помнишь, когда я вернулся из Элливаля?

– Месяцев девять назад. С хвостиком. Или без хвостика?..

– Ровно. День в день. И с тех пор ни разу не влипал в серьёзные неприятности. В несерьёзные, собственно, тоже. Это наверное и называется «остепенился»? Или, не приведи господи, «повзрослел»?

– Это называется «слишком много работал», – утешил его Тони Куртейн. – Неприятности просто не втиснулись в твоё расписание. Ничего, наверстаешь ещё.

– Вообще-то, если ты не заметил, я всё лето бездельничал. Выступать раз в неделю, да книгу собирать из конспектов – тоже мне грандиозный труд. А я даже никуда толком не съездил. Как подменили меня! В июне шикарно промахнулся мимо Чёрного Севера, в августе смотался в Таллин на Другой Стороне, причём скорее из чувства долга: если их дурные границы снова открылись, надо брать, а не морду кривить. И на этом окончательно успокоился. Достаточно мне. Вообще никуда не тянет. Шляюсь по двум городам, иногда выпиваю с друзьями… с духами неизвестной природы, в мороке, который они же и навели. Но на серьёзные неприятности этот морок не тянет. Точно тебе говорю, это ещё не они! Нелепые духи неизвестной природы мне даже напиться как следует не дают. Чуть что, сразу: «Эй, профессор, вам хватит, вы нам нужны живым».

– О! – обрадовался Тони Куртейн. – Теперь я знаю, кем надо быть, чтобы сказать тебе «хватит», и не огрести по башке.

– Да ладно тебе. Когда я вообще в последний раз дрался? Точно ещё до того, как сгинул на Другой Стороне. И это тоже чудовищно. Говорю же, скучный я стал. А самый ужас в том, что мне это нравится. Я, слушай, как-то пугающе счастлив. И чем дальше, тем хуже. Запущенный случай. Меня, пожалуй, уже не спасти.

– Ну пропадёшь значит пропадом. Если что, я не против. Вот этим конкретным пропадом – на здоровьечко, пропадай.

– Стрёмно, знаешь, – честно сказал ему Эдо. – И странно. Я не жалуюсь, но и не хвастаюсь. Правду говорю, стрёмно мне. Живу, как будто иду по канату, по которому не умею ходить. Поэтому прежде, чем сделать очередной шаг, приходится своей волей, больше-то нечем, превращать канат как минимум в доску, а лучше – в твёрдую землю, а ещё лучше – в широкий пирс, такой длинный, что его конец сливается с горизонтом, А горизонт, как мы знаем из учебников, недостижим.

– Всё-таки хвастаешься, – заключил Тони Куртейн. – Точно тебе говорю, я эксперт.

– Ладно, будем считать, что хвастаюсь. Но тогда уж и жалуюсь! По секрету, только тебе. То есть, быть мной – это очуметь, как прекрасно. Но и трудно, хотя не могу сформулировать, в чём именно заключается труд. Вмещать в себя это странное стрёмное новое счастье? Осознавать его? Постоянно чувствовать, что оно есть? Усилием воли удерживать? И при этом не беспокоиться, что будет завтра, кем я проснусь, останется ли моё счастье при мне? Звучит не очень-то убедительно, это я сам понимаю. Но слушай, действительно сложно, как… ну, что ли, плавать учиться, или ездить верхом, или лазать по стенам. Тяжёлый физический труд. Смешно получается: вроде жил, как хотел и делал только то, что мне нравится, радости у меня всегда было много, даже на Другой Стороне, а быть счастливым я, оказывается, до сих пор не умел.

– Самое время выпить за то, чтобы счастье всегда оставалось твоей единственной проблемой, – усмехнулся Тони Куртейн. – Но я тебя знаю. Какие тосты! Я за всю жизнь столько не выпью, чтобы они помогли.

Эти его слова Эдо сразу же вспомнил, когда подскочил на рассвете, проспав всего два часа. Не от кошмара, как часто подскакивал раньше, а от мысли; на самом деле, больше, чем просто мысли, от тотального ясного знания, похожего на сильный удар: я дурак, сижу здесь, когда должен быть ТАМ. Это огромное мощное «ТАМ» не описывалось словами, не уточнялось названием и географическими координатами, но всё с ним было ясно и так.

Сопротивляться было бесполезно, это он понял сразу. Спорить можно с людьми и внешними обстоятельствами, а знание, зараза такая, пришло изнутри.

Вот тогда Эдо первым делом вспомнил про давешний несостоявшийся тост и подумал: «Тони как в воду глядел». А потом он подумал всё остальное сразу, неслаженным внутренним хором: у меня же два раза в неделю лекции, чёртов учебный год. Мне книгу сдавать в октябре. Через неделю большая осенняя выставка, я обещал им помочь с экспозицией; страшно представить, как они там понавешают без меня. Ладно, значит придётся всех подвести; ничего, я сильный, я справлюсь, стисну зубы и как миленький подведу. Поезда всего два раза в неделю, ближайший… да чёрт его знает, надо позвонить на вокзал.

И действительно позвонил, не откладывая, благо справочная работает круглосуточно. Выяснил, что ближайший поезд до Марбурга послезавтра, всё тот же, с двумя пересадками, иначе никак. Подумал без тени улыбки: ладно, значит пойду пешком. Босой и простоволосый, – добавил внутренний голос, ответственный за здоровый сарказм, и Эдо вслух рассмеялся, вообразив себя безумным паломником, в прострации бредущим по трассе. Друзья, кстати, совершенно не удивились бы: это же ты, у тебя всё через задницу, главное, не забудь зарядку для телефона и непромокаемый плащ-палатку возьми.