Макс Фрай - Зеленый. Том 3 [litres]

– Охренел вообще, – говорит городу Нёхиси. – Кто же так делает? Так нельзя! От тебя ничего не останется, если весь, целиком уйдёшь в свою тень. Но и тени тогда тоже не станет, потому что не может быть живой тени у мёртвого города. То есть, в итоге, не останется вообще ничего!

– И чёрт с нами обоими, – наконец откликается город из такого запредельного далека, что проще сказать «из нигде», но Нёхиси всё равно его слышит и даже разбирает, будем считать, что слова.

– Не останется, и не надо, – говорит город чуть громче и подходит немного ближе; он не то чтобы сильно хочет, но внимание Нёхиси действует, как магнит. – Я устал. Мне всё надоело. Не хочу быть человеческим городом. Я задуман волшебным, не надо мне тут людей. И Стефан наверное уже никогда не вернётся. Что-то я больше не верю – ни ему, ни даже в него. Может, его никогда и не было? Я сам его выдумал, вылепил из чего под руку попалось, собрал из фрагментов чужих фантазий, как сейчас свою тень? А теперь он рассеялся, потому что наваждения недолговечны? Невыносимо мне без него! Ну хоть получу удовольствие напоследок. Быть своей ликующей праздничной тенью мне весело и без Стефана. А потом я исчезну, как он.

– Сдурел совсем, – изумляется Нёхиси. – Как это «не было никогда»?! А я откуда здесь взялся? Ты разве не помнишь? Это же Стефан меня когда-то своим бубном призвал.

Но город стоит на своём.

– Почём я знаю, взялся и взялся. Мимо шёл, решил задержаться, по моим улицам погулять. Так часто случается, я прекрасный, меня любят волшебные существа. Раньше здесь всем было весело и интересно. А теперь не особо. Но зато посмотри, какая у меня отличная тень!

Тень и правда отличная, Нёхиси очень нравится. Добродушный весёлый хаос, которым милосердно, без строгости правит любовь. Он бы сам пожил там, пожалуй, пару столетий, да только даже на минуту входить не стоит, больно уж хрупкая, дунь – всё развалится. Потому что никакая постройка не устоит без фундамента, а прочным фундаментом наваждения может стать только плотная, полнокровная, одухотворённая жизнь.

Нёхиси очень сердит – не на город, а на себя. Как же я проморгал катастрофу такого масштаба? Целый город от нас, как кот с балкона сбежал! Ну ясно как – занимался другими делами. Был уверен, что город отлично справляется сам.

– Бедный ты заяц, – наконец говорит городу Нёхиси. – Так не годится, конечно. Я не знал, что ты настолько сильно тоскуешь, прости. Так радовался, что можно побыть не особо всеведущим, что самое важное упустил. Думал, тебе с нами и нашим хаосом так весело и интересно, что вполне можно обойтись и без Стефана. А ты уже совсем задолбался ждать. Ладно, раз так, приведу тебе Стефана. Но чур за это ты немедленно, прямо сейчас вернёшься к себе. Тень у тебя такая прекрасная, что я бы всю её целиком навсегда в своё сердце забрал. Но в той вечности, где я впервые в мир проявился, старшие мне говорили, плохо быть жадиной, только поэтому и держу себя в руках! Обязательно надо вырастить эту красотищу до настоящей плотной реальности. А для этого тебе, дорогой, придётся ещё очень долго и счастливо жить.

– Ты приведёшь ко мне Стефана? – переспрашивает город. – Так он всё-таки есть? Или ты сотворишь его заново? Заново лучше не надо! Мне не нужен какой попало, мне нужен, который был!

– Да есть он, балда, – вздыхает Нёхиси. – Ты бы такого не выдумал. И никто бы не выдумал! Разве только он сам.

– А когда ты его приведёшь? – недоверчиво интересуется город. – Долго ещё надо ждать?

Его можно понять. Он уже столько раз слышал обещание «скоро», что оно стало синонимом «никогда».

– Сколько ждать? – переспрашивает Нёхиси. – Вот кстати, хорошо, что напомнил про время, вечно я о нём забываю, а для тебя это важно. Скажи мне, какое сегодня число, и который час?

– Ой, это как? – растерянно переспрашивает город, да так звонко, что сразу становится ясно: он вернулся к себе, он весь, целиком снова здесь.

– Время, число и час, – повторяет город. – Ай, ну точно! Я вспомнил. Знаю, где подсмотреть. – И после короткой паузы объявляет: – Ноль два часа сорок четыре минуты, шестое ноября две тысячи двадцатого года. Так достаточно точно?

– Более чем достаточно, – улыбается Нёхиси. – Значит, вот прямо сейчас и вернётся. Спасибо, ты молодец.

С этими словами он открывает незапертую калитку, ведущую во двор двухэтажного дома на улице Даукшос, и заходит в тёплый пасмурный день двадцать первого сентября две тысячи шестого года. То есть, в Стефанов сад, где отцветают мальвы с подсолнухами, алеет девичий виноград и стоят удобные старые кресла, красное и зелёное, под цвет виноградной листвы.

Страж Порога, который, если смотреть на него глазами Нёхиси, выглядит одновременно как зеркало, лёд и тьма, настолько тотальная, что рядом с ней всё остальное становится светом; короче, вот это неописуемое явление фантастической красоты начинает дрожать и искриться, для него пришествие Нёхиси явно приятный сюрприз. А Стефан поворачивается навстречу нежданному гостю; у него сейчас такие отчаянные глаза, что Нёхиси, не просто не привыкший оправдываться, а в принципе не знакомый с подобной концепцией, говорит:

– Ну слушай, во-первых, у меня не было выбора, город без тебя не жилец. А во-вторых, я не с пустыми руками, у меня в кармане бутылка вина.

– В каком кармане? – вздыхает Стефан. – Ты вообще представляешь, как сейчас выглядишь? Откуда у этого… – этого! – может взяться карман?

– Извини, – с неприсущей ему кротостью откликается Нёхиси. – Я перед выходом в зеркало не смотрелся. Но вино – вот оно, как ты и хотел. Можем спокойно выпить, нет смысла спешить. Всё равно ты выйдешь отсюда шестого ноября в два часа сорок четыре минуты, без вариантов. Я городу пообещал.

Это мне, что ли, так сильно добавить приспичило, что силам, движущим судьбами мира, пришлось всё бросить и бежать выполнять мой заказ? – думает Стефан, открывая вторую бутылку розе из Апулии, об отсутствии которой только что сокрушался. – Очень мило с их стороны, но почему они решили исполнить именно это желание? У меня есть куча других! Гораздо более сильных и страстных… ну, я надеюсь, что более, не настолько же я алкаш.

Стефану самому смешно от такой постановки вопроса, но одновременно ему совсем не смешно. Потому что – ну господи, ну твою мать! Кто так делает?! – сердито думает он. – Обладая всеведущей, да ещё и умной от природы башкой, можно было изобрести целую тысячу способов аккуратно просочиться в мою калитку. Я же сам ежедневно как-то сюда захожу! А этот красавец просто вернул себе всемогущество, чтобы не париться и проходы во времени открывать не ключом, а ногой. Что само по себе понятно, всем хочется, чтобы было весело и легко. Но ёлки, – угрюмо думает Стефан, разливая вино по бокалам, – он же теперь не то что в наш город, а в весь мир не поместится. Счастье, что моё двадцать первое сентября давным-давно завершилось, здесь он нормально может сидеть. В несуществующем всемогущему самое место. То есть, ни один всемогущий, естественно, не обязан целыми днями просиживать штаны в несуществующем, но если он этого хочет, то можно, почему бы и нет.