Антон Емельянов - Маска из другого мира

— Вот видишь? — повернулся к Андрею-Панчу рыжий Кирилл. И добавил уже шепотом, косясь на Глафиру Степановну: — А ты говорил, бабка… Смотри, какая!

— Не в моем вкусе, — пожал плечами его приятель, хотя было видно, что он с нашей гостьи глаз не сводит.

Впрочем, меня больше интересовал другой вопрос. Кто эта девушка? Откуда она взялась и почему пришла к нам на помощь вместе с Северодвинской? Неужели в академический взяли новую актрису, пока мы сражались с хутхэнами по ту сторону портала? Если это так, то Глафире Степановне не откажешь в профессиональной прыти. Но, чувствую, на самом деле тут что-то другое…

— Думаю, Акико расскажет обо всем сама, Артемий Викторович, — Северодвинская сделала старомодный реверанс, обращаясь к Иванову, а загадочная незнакомка с не менее странным именем просто кивнула.

— Под маской все чины равны, — произнесла она стандартную фразу-представление на чистейшем русском языке.

Перед нами вновь предстала Ситэ — женщина с точеной фигурой и высокой прической, словно бы сошедшая с японской гравюры. Я тут же вспомнил в деталях ее манеру боя, окровавленный веер, точные выверенные движения… И словно бы безучастное выражение лица, настоящая маска. Еще секунда, обычно достаточная для знакомства, и суровая женщина-воин превратилась в девчонку-аниме.

— Это маска Ситэ, — улыбнувшись, она назвала свой образ, по всей видимости, чтобы никого не поставить в тупик. — А меня зовут Акико Кондратьева, я из Хабаровского краевого театра драмы.

Я чуть было не поперхнулся, услышав странное сочетание имени и фамилии. И пока я думал, как бы потактичнее прояснить этот момент, меня опередил рыжий Кирилл.

— А почему имя такое интересное? — оскалившись в улыбке донжуана, прохрипел он.

— Мои родители — океанологи, — чуть задержавшись в дверях, ответила Акико. — Японское имя от мамы, русская фамилия — от папы. Простите, мне нужно поговорить с режиссерами…

— Так вы все-таки новенькая? — радостно спросил Ден. — У нас в академическом вы будете весьма кстати…

— Я думаю, мы обязательно со всеми поближе познакомимся и подробно поговорим, — вежливо, но настойчиво перебила бородача девушка со странным сочетанием имени и фамилии. — Но чуть позже. Артемий Викторович, Автандил Зурабович?

— Да-да, — одновременно отозвались оба режиссера.

— Вы позволите мне совершить крайне необходимый ритуал? — вежливо поклонившись на японский манер, задала несколько странный вопрос девушка. Мягко говоря, странный. Интересно, как на него отреагирует наш режиссер?

— Смотря о чем идет речь, — как я и предполагал, насторожился Артемий Викторович. — Для начала расскажите нам больше о себе… Как вы оказались здесь, почему Глафира Степановна вам доверилась?

— Артемий Викторович! — всплеснув руками, обратилась к нему Северодвинская. Хотя, на мой взгляд, ничего особенного в словах режиссера не было. Не зря ведь придумали поговорку «доверяй, но проверяй».

— Прошу меня извинить, — улыбнулся старушке Иванов и вновь повернулся к Акико. — Глафира Степановна — сильная маска и мой заместитель, я верю ей как себе. И если она вас допустила в святая святых нашего театра…

Он сделал многозначительную паузу, явно передавая инициативу в руки Северодвинской. Вот прям все по классике — подчеркнул авторитет старушки, свое отношение к ней, и теперь ей нужно все это оправдать.

— Артемий Викторович, позвольте Акико провести ритуал, — извиняющимся тоном попросила Северодвинская. — Она уже… гм… испытала его на мне. Я разрешила, потому что сталкивалась с подобным во время русско-японской и знаю, о чем говорю… Мы с дедушкой тогда допрашивали одну Родзё, а потом он подробно рассказывал мне о ритуалах, я даже читала специальную литературу и с тех пор хорошо в этом разбираюсь. Сейчас о нем знают немногие, потому что повода не было уже более чем полвека. Уверяю вас, ничего опасного — это просто травки.

Я слушал Глафиру Степановну, а внутри меня раздирали противоречия. С одной стороны, я опять узнаю что-то новое, более того — весьма интересное, потому что ни о каких ритуалах, да еще с японским налетом, я до этого не слышал. А с другой стороны, как же много в моих знаниях пробелов… Хорошо еще, что уроки старого профессора въелись в мой мозг, и я вспомнил, что Родзё — это маска старухи из театра Но. А Северодвинская-то, оказывается, крутая — умудрилась участвовать в русско-японской войне! Не удивлюсь, если в ее послужном списке еще Первая мировая, гражданская и Халхин-Гол с плавным перетеканием во Вторую мировую. Впрочем, сейчас главное не это…

— Какие еще травки?! — тем временем рассердился Гонгадзе, отреагировав на последние слова старушки. — Дайте-ка их сюда! Вадим, проверь! Артемий, ты разрешаешь?

Режиссер ТЮЗа повернулся к Иванову — все правильно, он на нашей территории, и командует здесь Артемий Викторович. Что-то требовать, уточнять, тем более обыскивать Гонгадзе может только с его разрешения. Вот и Вадим-Доктор замер, вопросительно переводя взгляд со своего руководителя на нашего режиссера.

— Если я правильно понял, о каком ритуале идет речь, — медленно проговорил Иванов, — то это как минимум удивительно. Акико, вам придется подчиниться, это станет доказательством ваших добрых намерений. Опять же подчеркну, что я доверяю Глафире Степановне, но для всех будет лучше, если мы все убедимся…

— Конечно, — Акико прикрыла глаза и отвесила нашему режиссеру поклон.

— Действуйте, — Иванов повернулся к Гонгадзе и Доктору.

— Сию минуту! — Вадим, дождавшись разрешения, подскочил к девушке и требовательно протянул руку, а я затаил дыхание.

Что, сатир меня угости саке, происходит? Мы только вернулись из рейда в другой мир, где все внезапно пошло наперекосяк, думали, что вот уже можно расслабиться… И тут вдруг внезапно появляется эта загадочная девушка, которая ставит в тупик наших режиссеров!

И что, интересно, произойдет дальше?

— Прошу вас, — улыбнулась Акико, по-прежнему сохраняя дружелюбное достоинство и никак не выказывая своего недовольства резкостью Гонгадзе и его подчиненного. Я почувствовал, что немного расслабился, хотя еще секунду назад ожидал худшего.

Она достала из миниатюрного рюкзака, который я только что заметил, коробочку с японскими иероглифами, открыла ее и передала Вадиму. Тот принял ее, сосредоточенно обнюхал…

— Полагаю, это семь осенних трав японской поэзии, — кивнул Доктор. — Сейчас скажу точно… Так-так, клевер…

— Хаги, — сказала девушка.

— Мискантус… — подумав, добавил Вадим.

— Обана, — тут же добавила Акико, и я понял, что она подтверждает догадки Доктора, только на японском.