Барбара Хэмбли - Кровавые девы

— Извините, что отвлекаем вас, — сказала Лидия, когда доктор Тайсс закончил с пациентом, вымыл руки и потянулся за висевшим на крючке сюртуком, чтобы поприветствовать гостей должным образом. Она вскинула руку. — Не стоит. Мне не следовало напрашиваться.

Хотя на самом деле поехать в лечебницу предложила мадам Вырубова: «Конечно же, милейший доктор Тайсс охотно нас примет. Он всегда рад посетителям».

Что ж, возможно, так оно и было по отношению к этой невысокой пухлой женщине, которая слыла лучшей подругой императрицы и чуть ли не членом царской семьи.

— Я вижу, что у вас много работы, которая требует всего вашего внимания.

При этих словах мадам Вырубова бросила на нее удивленный взгляд — наверное, прошло немало времени с тех пор, как кто-нибудь открыто заявлял о более важных делах, чем ее добросердечное желание сделать мир лучше, — но в карих глазах врача Лидия прочла благодарность за понимание.

— Вы очень добры, мадам Эшер. Но при нашей прошлой встрече вы упомянули о моих исследованиях, а кто же откажется от минуты отдыха, когда наша Аннушка проделала столь долгий путь, чтобы нанести визит?

Он склонился в глубоком поклоне над рукой мадам Вырубовой. Выпрямившись, он громко позвал:

— Тексель!

Мужчина, которого Джейми опознал как агента немецкой разведки, вошел в комнату через дверь в деревянной перегородке, делившей просторную комнату с белеными стенами на две части.

— Чай готов? Спасибо. Будьте так добры, сообщите мои друзьям, — он обвел рукой сидевших на скамьях мужчин и женщин, — что сейчас я занят светскими обязанностями, но через десять минут вернусь.

— Bien sûr , доктор.

Лидия подавила желание извлечь из расшитой бисером сумочки очки и получше рассмотреть этого человека. Сейчас она видела лишь высокую сутулую фигуру с чересчур длинными руками, жидкие бачки, свисавшие на щеки подобно носкам на бельевой веревке, и тонкие светлые волосы, неприятно облепившие голову долихоцефальной формы. Даже голос у него был тонким, немного гнусавым, и хотя у Лидии был далеко не такой чуткий слух, как у ее мужа, к тому же разговор шел на французском, она все же заметила, что у Текселя произношение отличается от акцента Тайсса. По пути в лабораторию, за которой располагалась крохотная, шириной едва больше окна, приемная, она спросила у доктора:

— Насколько я понимаю, месье Тексель тоже врач?

— Студент-медик.

Слегка улыбнувшись, он добавил:

— И, подозреваю, из числа тех, кто позволил себе слегка замараться кайзеровской политикой. Он эльзасец, из Страсбурга, и по началу пришел ко мне только потому, что ему была нужна работа. Но затем он обнаружил, как и я сам, что труд во благо людей очищает душу.

Или он так говорит. Можно было сомневаться в способности Джеймса Эшера запомнить внешность человека, которого он трижды видел семнадцать лет назад, и то лишь мельком; но Лидия знала, что ее муж обладает невероятной памятью на лица и детали, ничуть не уступающей его способности различать акценты, и поэтому была уверена, что речь идет об одном и том же человеке. Для доктора Тайсса, который невзлюбил новое германское правительство, умело вставленное в разговор упоминание кайзеровской политики, в которой «замарался» его молодой коллега, стало бы своего рода паролем, открывающим путь к доверию… Эльзас — это, случайно, не одна их тех провинций, которые Германия отняла у Франции? Кажется, ее подруга Джосетта что-то говорила об этом… Лидия попыталась вспомнить, что именно.

— Еще раз прошу прощения за то, что оторвала вас от работы, — сказала она, пока врач разливал чай. Падавший из окна солнечный свет рисовал тонкие кружевные узоры на скатерти и блюдцах. — Очень некрасиво с моей стороны. Но я прочла вашу статью о сыворотках крови и, боюсь, не смогла совладать с энтузиазмом. Как, во имя всего святого, вы умудряетесь продолжать исследования, при таком объеме работы?

И кто снабжает вас деньгами?

Тайсс улыбнулся ей:

— Было время, когда я не мог себе этого позволить. Но теперь, благодаря мадам Вырубовой, — он слегка поклонился полной даме и отсалютовал ей кружкой, — которая познакомила меня с несколькими щедрыми покровителями… Именно поэтому я смог нанять себе в помощь Текселя; и, конечно же, это здание и еще одно превосходное помещение под лабораторию стали неоценимой помощью. Должен признать, — печально добавил он, — душа моя настолько несовершенна, что невозможность заниматься исследованиям, сохранявшаяся на протяжении долгих лет, озлобила меня…

— Профессор! — жеманно выдохнула мадам Вырубова.

— Для профессии это было большой утратой, — сказала Лидия. — Но ваша последняя статья… мне показалось, она свидетельствует о совершенно новом направлении в исследованиях…

Это был выстрел наугад, потому что Лидия едва просмотрела последнюю работу Тайсса, опубликованную восемнадцать месяцев назад в «Медицинском журнале», но Тайсс просиял, как автор, получивший похвалу за не самые явные свои мысли. Лидия надела очки и в сопровождении мадам Вырубовой, которой вежливость не позволила остаться на столом, осмотрела расположенную за дверью лабораторию, которая, как подсказывал ей собственный опыт, в основном предназначалась для методичного изучения, фильтрации, перегонки и химического анализа различных компонентов крови.

— Ваш микроскоп вызывает у меня зависть, — шутливо воскликнула она, и Тайсс, прижав руку к сердцу, отвесил ей галантный поклон, словно он, как и она сама, испытывал облегчение, разговаривая с человеком, который разделял его страсть к знаниям ради знаний. Лидия подумала, что сама возможность поговорить с другим врачом была для него приятным разнообразием. Как бы ни нравилось ей блестящее светское общество, куда ввела ее сестра Разумовского («Зовите меня Натальей Ильиничной, мадам Жеребцова звучит так официально…») и где она надеялась собрать сведения о людях, не появляющихся при свете дня, постоянные попытки молодых лейб-гвардейских офицеров и придворных затащить ее в постель оказались чрезвычайно утомительными. Высшие круги Петербурга изобиловали сплетниками, и в этом ничуть не отличались от ее лондонских знакомых; но здесь люди были намного раскованней: все, за исключением разве что мадам Вырубовой, которая, казалось, ничего не замечает, состояли в любовных отношениях друг с другом.

И, как и сказал Джейми, ВСЕ они бодрствовали почти до утра и просыпались после захода солнца. Если бы не банковские счета, она бы решила, что все эти люди спят в гробах.

В отличие от них, Бенедикт Тайсс, подобно ей самой, оставался исследователем. Лидия подумала, что, возможно, именно поэтому он так ей понравился: если бы не присутствие в его доме Текселя и не настораживающая реакция Распутина на даму в красном автомобиле, она бы решила, что здесь ей искать нечего. Когда Тайсс говорил о работе долгими ночами, о крайне ограниченной выборке (интересно, насколько ограниченной?), о трудностях с приобретением новейших журналов, которые, как и другие печатные издания в России, подвергались цензуре, Лидия готова была забыть все, что говорил ей Джейми о замысле сделать вампира союзником кайзера.