Барбара Хэмбли - Кровавые девы

— Мадам Эренберг лгала вам, — произнесла Лидия, усилием воли заставляя голос звучать ровно. — Она — вампир. Она лгала тебе… возможно, насылала на тебя видения или сны…

Расширившиеся от ужаса темные глаза подтвердили правильность догадки.

— … а потом превратила тебя в вампира. Расскажи мне…

Но девочка, вскрикнув, обхватила руками ее ноги, сминая юбки, зарылась лицом ей в колени, и тогда Лидия неловкими движениями сняла с запястий цепочки и сложила их тускло поблескивавшей кучкой на стоявшую рядом со стулом скамеечку, чтобы можно было погладить темные густые волосы.

— Не может быть! — всхлипывала Женя. — Не может быть, я никого не убивала! Я не хотела так… а теперь вы говорите, что я потеряла душу! Я проклята, я попаду в ад, но я же ничего не сделала! Ничего! Я не хотела этого…

Хотел ли этого Исидро, когда его давно исчезнувший мастер взял его в темноте одного из лондонских погостов? Дал ли он согласие, чувствуя, как жизнь утекает из него, и зная, что лежит за теми вратами, сквозь которые его влекла чужая воля?

— Я попаду в ад…

— Нет, — Лидия подумала, что за эти слова она сама может попасть в ад — если, конечно, такое место существует. — Ты же сказала, что никого не убивала, так что в этом отношении ты по-прежнему невинна, как дева перед алтарем.

— Она тоже так нас называет, — прошептала Евгения дрожащим голосом. — Своими девами.

Лидия не стала говорить, что Исидро называл так птенцов, которые уже превратились в вампиров, но еще не совершили первого убийства. По его словам, в этот период они находились в полной власти своего создателя и были наиболее уязвимы, потому что им не хватало внутренней силы, питаемой смертью жертв. Вместо этого она снова попыталась расспросить девушку:

— Расскажи мне о ней. И о том, что с тобой произошло.

Как и Исидро, Петронилла Эренберг соблазняла своих жертв через сны.

Лидия подумала, что в умении проникать в сновидения намеченных жертв Петронилла явно уступала испанцу, но методы их были схожи. Бедность Евгении, жалость к семье и живущим в убогих трущобах друзьям, глубоко укоренившийся в славянской душе мистицизм, который только и мог даровать утешение неимущим — вот на что отвечали во сне голоса, вот о чем говорила невероятной красоты женщина, которая пообещала: «Ты поразишь это зло. Ты сможешь спасти и изменить мир».

— Она сказала, что в страданиях людей другие люди не виноваты. Господь создал нас добрыми — и с этим даже мой отец согласен, — так разве может быть так, чтобы за всем злом от заводов, начальников и землевладельцев стояли люди? Они — демоны, так она сказала, бесы в человеческом обличии. Люди слушают демонов и совершают ужасные поступки. Папа назвал все это полной чепухой, но сны не прекратились. Выборгская сторона мне снится редко, чаще всего я вижу во сне деревню, где я родилась и где мы жили до того, как папа перебрался в Петербург. Там мы часто мерзли и голодали, зато я могла гулять по лесу и в березовых рощах… Но в том сне я увидела, где я смогу ее найти — в лечебнице доктора Бенедикта. Это недалеко от моей школы, на той же улице. Я приходила туда три или четыре раза, пока не встретила ее… С остальными было то же самое.

— С остальными? И с Колей?

Женя кивнула:

— Они видели это место во сне и приходили туда, чтобы найти ее. И рано или поздно она оказывалась там. Я шла по улице, когда увидела ее. Она стояла на ступеньках. Наши глаза встретились, совсем как в книгах… Я узнала ее еще за квартал от лечебницы. Это было все равно, как встретить кого-то, кого ты знала всю свою жизнь, кто тебя любит… и о ком ты забыла. Она сказала, что ждала меня. Что я ей нужна. Что я нужна Господу.

Ну конечно. Лидия снова зажмурилась, на этот раз — от злости на Петрониллу. Точно так же она злилась на Исидро, когда Маргарет Поттон впервые подошла к ней в обеденном зале отеля — о да, разумеется! — «Санкт-Петербург» в Париже. Дон Симон сказал мне, что я смогу найти вас здесь…

«Вот почему она выбирает подростков четырнадцати-пятнадцати лет… Ребенок младшего возраста, наверное, не переживет превращения в вампира. А на людей постарше такая простая и незатейливая ложь не подействует», — подумалось ей.

Лидия редко испытывала чувство ненависти. Но за это деяние, за отвратительную ложь, за похищенную жизнь, отравленную надежду и поруганную веру — вот что значит быть вампиром… жестоко обмануть исполненного добрых намерений ребенка только потому, что тебе так удобней — за все это она ненавидела Петрониллу до дрожи.

— Кровь святых, вот в чем дело, — объяснила устроившаяся у ног Лидии Евгения, доверчиво положив руку ей на колени. — Папа говорит, что святые были надоедами, которые вечно совали нос в чужие дела, но все не так просто. Я знаю, должно быть что-то еще. Обязательно должно! И мадам рассказывала, что во сне к ней приходил святой Георгий — победитель змия — и отворил вену у себя на руке, как она сделала для меня, и напоил ее своей кровью, как она напоила меня… Его кровь стала ее кровью, так она сказала. А ее — стала моей. Она обнимала меня…

Глаза девушки снова наполнились слезами:

— Она обнимала меня, и мне казалось, что она держит мою душу. Я чувствовала, как ее разум проникает в меня, проходит сквозь меня, как обжигающий свет, пугающий, ослепительно прекрасный и наполненный любовью. Я была как чистая вода в хрустальной вазе, только вазой было живое любящее сердце. Казалось, что мое старое тело умерло и ему на смену пришло новое, наполненное кровью святого Георгия… что эта кровь изменит меня, и я смогу видеть демонов под личиной людей… Смогу сражаться с бесами, злобными тварями, которые приносят в мир горе и страдания, — она запрокинула лицо, и в падающем от очага отсвете ее кожа, которая на самом деле была белее шелка, обрела подобие румянца. — После этого мадам сказала, что мне нельзя покидать старый монастырь, потому что мы должны взрасти во тьме, как растет пшеница или розы, пока не наберемся сил и не сможем жить при свете. Но этого никогда не случится… никогда?

Она запиналась и говорила невнятно, как маленький ребенок.

Лидия ответила:

— Никогда. Так превращаются в вампиров.

Охотничий домик стоял в лесистых холмах за Беброй. К тому времени, как наемный экипаж добрался туда от вокзала — Бебра была транспортным узлом, где сходилась дюжина железнодорожных путей, поэтому недостатка в экипажах не ощущалось, — тонкий серпик молодой луны уже скрылся с неба.

— Поезд на Айхенберг отходит завтра вечером, в десять минут десятого.

Якоба провела Эшера по непроглядно-темному коридору к двери, за которой начинался спуск в подвал. Одной рукой женщина держала его за запястье, второй — приобнимала со спины, сжав холодными пальцами локоть. Эшер понимал, что она не столько удерживает его, сколько показывает дорогу, хотя вырваться из ее хватки для него было так же невозможно, как порвать цепи, которые он нес в их общей дорожной сумке. Попытка побега, хоть здесь, хоть на вокзале, стала бы для него самоубийством. Якобе не слишком-то нравилось сопровождать его, и Эшер был уверен, что вампирша охотно разделается с ним, стоит лишь подать повод.